Сатир огляделся. Среди кодексов и свитков встречались предметы, мало похожие на книги. На нижней полке одного из шкафов громоздился камень размером с бычью голову. На камне едва различался какой-то отпечаток. Сатир почесал макушку и Трисквет пояснил:
— Это застывшая магма. На ней отпечаталась лапа королевского грифона. Они давно вымерли, если ты не знаешь.
— Сатир всегда полагал, что господин книжник собирает только книги, — сказал сатир.
— Это и есть книга. Любой предмет, несущий след другого предмета, есть книга.
— Господин книжник говорит, что это тоже книги? — сатир указал на пузырьки с темной жидкостью, в ряд выстроившиеся на верхней полке.
— И это книги. Жидкие книги с Малоземских островов.
Трисквет взял один из пузырьков, вынул каучуковую пробку и лизнул горлышко.
— Рыба у южного побережья отравлена туземцами из племени яйцеедов. Ловить ее не стоит.
Он отер язык рукавом и поставил пузырек на место. Сатир протянул ему сложенный лист бумаги.
— Хозяин желает купить у господина книжника то, что здесь перечислено.
— По-прежнему интересуется алхимией, — улыбнулся Трисквет, пробежав глазами недлинный список названий. — Сейчас посмотрим, что у меня есть…
Внезапно он оторвался от полок с книгами и поводил носом.
— Что это? Чувствуешь? Запах дыма.
— Сатир чует запах лампы, — кивнул в сторону светильника сатир.
— Нет, к ее запаху я давно привык.
Лицо Трисквета исказилось страхом. Он оттеснил сатира и бросился по проходу к лестнице. Через мгновение сатир услышал истошный крик:
— Пожар!!!
Фроско в оцепенении наблюдал, как пламя пожирает деревянный двухэтажный домик, в котором, судя по нечеткому свидетельству горожан, располагалась книжная лавка Трисквета.
Первый этаж было уже не спасти. Из окна второго чьи-то руки выбрасывали книги — самое ценное имущество хозяина. Никто не спешил ему на помощь. Конечно, местных жителей больше волновало, как бы пламя не перекинулось на их дома. Кто-то нес ведра с водой, кто-то выносил ценные вещи, а кто-то уже подбирал и уносил брошенные на мостовую книги.
В окне, на фоне желтых языков пламени, появился силуэт. Одной рукой человек прижимал что-то к телу, другой он помогал себе протиснуться сквозь узкую раму. Став коленом на подоконник, он попытался перенести по эту сторону стены другую ногу, когда, не удержав равновесия, рухнул вниз.
Толпа охнула и заколебалась. Фроско, расталкивая куда менее сердобольных сограждан, бросился к лежащему телу. Но рядом с Трискветом он оказался не первым. Серый плащ склонился над книжником и что-то вытащил у него из-за пазухи — вытащил, натянул поглубже капюшон, и заковылял проч.
«Будь ты проклят, чернокнижник!» — взвопил скрипучий старушечий голос, показавшийся Фроско очень знакомым. Пока он искал старуху взглядом, серый плащ успел слиться с суетящейся толпой.
Медленно скользя по стеклу аквариума, улитка выделяла желтоватый сок. Для его сбора требовалась стеклянная трубочка подходящей толщины. Архивариус Клямп открыл большой кожаный футляр. Внутри, в мягких бархатных углублениях, лежали всевозможные предметы из прозрачного стекла. Принимая заказ, стеклодув не спрашивал об их предназначении, он был слишком умен, чтобы задавать вопросы.
Истонченные старостью пальцы коснулись нужного инструмента. Скоро они станут как эта трубочка — прозрачными и невесомыми. Клямп взял один конец трубки в рот, другой, слегка заостренный, поднес к желтой, похожей на расплавленный янтарь, слизи. Он втянул воздух, и несколько капель очутились внутри трубки. Теперь вещество следовало поместить на пергамент и ждать, что будет. Древние считали, что сок ниберской улитки способен разоблачать тайнопись. Ничто так не завораживало Клямпа, как тайны зашифрованных текстов.
В дверь поскреблись.
— Войди, — сказал Клямп.
Дверь тихо отворилась, и в комнате появилось еще одно живое существо. Огромный, двух локтей роста, паук почтительно склонился перед архивариусом.
— Он пришел, мой господин, — сказал паук, — курьер ваш.
— Веди в библиотеку и скорее.
— Сам рад бы скорее, да он не может.
Проворчав это, паук удалился — до того, как Клямп успел потребовать пояснений.
Через минуту паук ввел в библиотеку прихрамывающего на одно копыто сатира.
— Ты что, угорел? — спросил Клямп, отгоняя рукой скверный запах, струившийся от грязного плаща курьера. Сатир замялся.
— Хозяин не будет гневаться, если услышит всю историю.
— Гневаться? Почему я должен гневаться? Ты принес, что я велел?
— Уверен, хозяин прикажет рассказать, как все было…