Шотландец на мгновение отстранил ее от себя на расстояние вытянутой руки и приказал:
— А ну-ка, сделай так еще раз, девочка.
Марчелла подбежала к тому месту, где сидела до этого, потом вскочила со стула и вновь бросилась к нему в объятия.
— А куда подевалась твоя хромота, дитя мое?
— Башмачки. Волшебные башмачки. Мой брат Фернандо…
— Башмачки и кое-что еще, я бы сказал, — широко улыбнулся Хэмиш Гилфитер. — Вижу, ты наконец-то решилась позволить другим помочь тебе.
«А я должен позволить Марчелле любить, — напомнил я себе. — В этом заключается ее сущность». И теперь уже я обнял Хэмиша Гилфитера с искренней теплотой, восклицая:
— Какими судьбами?
— Я получил письмо от славного Джанни. Поэтому я знал, что Мингуилло Фазан направляется сюда, и боялся, что это не сулит Марчелле ничего хорошего. Он писал, что вы, Санто, уже здесь. Вот я и решил, что пора всем, кто в глубине души питает слабость к Марчелле, объединиться и попытаться сделать для нее что-нибудь.
Он посмотрел на наши тоненькие серебряные кольца, на наши лица, лучащиеся счастьем, и сказал:
— Вижу, что самое лучшее уже произошло. Стоило попасть в десяток штормов, чтобы увидеть это своими глазами.
Он поцеловал Марчеллу в лоб и собрал свои рассыпавшиеся по полу посылки.
— Я привез подарки, — пробормотал он, — от Сесилии и от себя.
— От Сесилии и от себя, — многозначительно повторил я, и он слегка покраснел.
— Да, я встретился с ней в Кадисе по пути сюда. Как вам наверняка известно, она там пишет портреты местных Бурбонов. Она попросила меня выполнить для нее в Арекипе пару пустяковых поручений — доставка и покупка, вы же знаете женщин. Она давно хотела смешать ляпис-лазурь из Анд со своей синей краской…
— Посылки? — резко спросил я. — У вас есть письмо для меня?
— Для вас у меня не письмо, доктор Санто, а ее наилучшие пожелания, — ответил Хэмиш и подмигнул.
И мне очень не понравился его озорной вид. Но что я мог сказать, дабы вытрясти все тайны из простого подмигивания? Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что мог многое сказать, и действовать решительно, и предотвратить… но я не сделал этого. Мне было слишком стыдно обнажать перед Марчеллой и Хэмишем Гилфитером свои преступные фантазии в такой радостный момент, и я решил повременить.
Торговец тем временем вскрывал самый большой пакет.
— Это для Марчеллы от Сесилии, — сказал он и развернул льняное полотнище с двумя дюжинами кармашков, в каждом из которых лежал тюбик масляной краски и пара кистей из беличьего меха.
Я выдохнул с незаслуженным облегчением. Сесилия Корнаро, как настоящий дракон, могла плеваться огнем, но в сердце ее таилась искренняя доброта.
Хэмиш Гилфитер обнял нас на прощание и, уже повернувшись, чтобы уходить, встряхнул еще одну свою посылку так, что она заурчала, как пустой желудок в предвкушении обеда.
— Не подскажете, где найти этого проходимца Джанни? У меня есть сильное желание влить ему в глотку галлон дрянного шотландского виски, чтобы он ощутил слабость в ногах. Я привез с собой все необходимое для этой цели.
Мингуилло Фазан
Через день после того, как Хэмиш Гилфитер доставил свою посылку, гангрена явилась ко мне уже не только в воспоминаниях. Наутро порезы от бумаги загноились, и в пальцах началось то самое зловещее покалывание, которое я уже ощущал однажды, будучи совсем еще мальчишкой, только что выстрелившим в свою сестру. От моей кожи исходило сияние, ставшее провозвестником болезни: то же самое сияние, как мне вспомнилось некстати, обещали и мои «Слезы святой Розы». Еще до наступления ночи испанский хирург Сардон поднялся по ступеням в мою комнату, вооружившись пилой с неровными зубьями и запоздалой бутылочкой карболовой кислоты, чтобы остановить гнилостное разложение.
После первой хирургической операции я горел в лихорадке, и у меня отекло лицо из-за скопления гнилостной жидкости. Ступни жгло так, словно я стоял на горячих угольях. Я глушил бренди, позволяя ему унять мою боль. И, закрыв дыры на коже и свернувшись клубком, я заметил россыпь красных пятен, поднимающихся из зарослей черных волос внизу живота.
В ту ночь я пил свой жидкий ужин в одиночестве, потому что мой тупица камердинер сбежал. Джанни прислал мне безграмотную записку — оказывается, он все-таки умел писать! — с уведомлением, что он «свальняется» с моей службы. И тогда я понял, что он, собственно, и не нанимался на нее, не так ли? Он был ставленником и сторонником Марчеллы с самого начала. Как и все они.