После первой хирургической операции я горел в лихорадке, и у меня отекло лицо из-за скопления гнилостной жидкости. Ступни жгло так, словно я стоял на горячих угольях. Я глушил бренди, позволяя ему унять мою боль. И, закрыв дыры на коже и свернувшись клубком, я заметил россыпь красных пятен, поднимающихся из зарослей черных волос внизу живота.
В ту ночь я пил свой жидкий ужин в одиночестве, потому что мой тупица камердинер сбежал. Джанни прислал мне безграмотную записку – оказывается, он все-таки умел писать! – с уведомлением, что он «свальняется» с моей службы. И тогда я понял, что он, собственно, и не нанимался на нее, не так ли? Он был ставленником и сторонником Марчеллы с самого начала. Как и все они.
Я взял его с собой в Арекипу, ехал с ним бок о бок, оплатил его проезд, кормил и поил его: и все это время он хранил за пазухой подлинное завещание моего отца. Я изводил себя вопросом о том, как он мог найти его: не исключено, что во время одного из обысков, проводимых по моему указанию?
С улицы до меня долетали возгласы индейцев:
– Chapetones pezumentos! Вонючие копытные испанцы!
Похоже, в Арекипе назревала очередная маленькая революция, одна из тех, что медленно закипают и тлеют до тех пор, пока с котла не срывает крышку, и тогда гибнут все, и правые, и виноватые. В старом городе, как в зеркале, отражались все взлеты и падения моей жизни.
Я начал расчесывать шишки у себя на груди, которые походили на дробинки, затаившиеся у меня под кожей. А потом без всякой охоты, я взглянул на себя в зеркало. Предоставляю читателю домыслить те проклятия, что я обрушил на свою голову за отказ сделать прививку против черной оспы в свой первый приезд в Арекипу. Добавлю только, что эпитеты эти были нелицеприятными и злобными. Вдруг желудок мой рванулся к горлу, и вот я уже лежал на полу и смотрел на дурно пахнущие звезды плохо переваренной пищи.
Я почувствовал, как под кожей у меня зашевелились личинки могильных червей.
Это было немножко неприятно. И больно.
Джанни дель Бокколе
В таверну, где я обедал бобами с хлебом, влетела Жозефа.
– Мингуилло заболел.
– Чем заболел? – радостно поинтересовался я.
– Болезнью, от которой по телу у него пошли пятна, оно распухло, и от него воняет. А еще у него начали гнить пальцы, и их отрезают по одному.
– Черная оспа? Разве при ней гниют пальцы? Или я что-то забыл? Но ведь в Арекипе нет эпидемии черной оспы. Я думал, всем вам сделали против нее прививки.
– Санто говорит, что Мингуилло подцепил ее от подарка, присланного ему из Венеции. От грязной-прегрязной книги с высохшими корочками гноя внутри. Не знаю почему, но Санто очень-очень расстроился из-за этого. А вот и для тебя письмо из Кадиса. Ему понадобилось много времени, чтобы прийти к тебе. Три месяца.
Я сломал печать и пробежал глазами содержимое. Его писала фея, причем фея-истеричка со склонностью к выпивке, я бы сказал. Мне понадобилась целая минута, чтобы уразуметь – почерк принадлежит художнице Сесилии Корнаро.
Она писала: «Из соображений безопасности я посылаю это письмо отдельно, причем заранее. Если кто-нибудь решит, что мне не следовало делать того, что я сделала, у него еще будет время перехватить Хэмиша Гилфитера и уничтожить тот предмет».
Я едва не выпрыгнул из своей кожи. Какая ирония судьбы – это письмо задержалось в карантине, позволив своему зараженному товарищу опередить себя, страсть Господня!
В тот вечер мы засиделись за столом допоздна, разматывая всю историю от конца к началу. Санто признался, что подкинул Сесилии Корнаро мысль о том, как можно отомстить, в тот день, когда разъединил ей пальцы, сплавленные вместе пожаром, который учинили головорезы Мингуилло.
– А если бы сейчас я каким-то образом перенесся в ее мастерскую, наверняка увидел бы там портрет одного доктора из Стра, того самого, который собирает струпья черной оспы. Я догадываюсь, каким образом он заплатил за него, и эта сделка осуществилась при моем участии и с моей помощью.
Марчелла взяла его за руку. Он понурил голову.
– Это тот самый доктор Руджеро? – поинтересовался я, отчасти и для того, чтобы заглушить урчание в животе после бобов, которые мы ели.
Санто кивнул, глядя в стол перед собой.
Рядом с ним Хэмиш Гилфитер обхватил голову руками.
– Сесилия! – простонал он. – Она сказала мне, что я нравлюсь ее коту. Проблема в том, что мне она нравится намного сильнее, чем о том может догадываться маленькая зверюга. После смерти Сары я… я не мог оставаться вдали от Сесилии.