Отец мой был и остался мне неизвестен.
Сестра Лорета
Из Европы до нас все чаще доходили новости об ужасных деяниях революционеров, которые ненавидели Святую Мать Церковь, ее служителей и даже ее монахинь, преследуя их с не меньшим упорством, чем первых христианских мучеников.
Купцы привозили иностранные газеты Тристанам: это богатое семейство из Арекипы имело связи в Париже. Кто-то из sambas Тристанов однажды принес зачитанную страничку в монастырь Святой Каталины, и монахини обступили одну из сестер, и та, неправедно и свободно владея французским языком, перевела ее для нас. Какой-то слуга дьявола изобразил там карикатуру, как монахинь выгоняют из монастыря. Безбожники-революционеры взяли на вооружение смех и использовали его, как дьявол использует вилы. Они издевательски насмехались над монастырями, называя их тюрьмой. Они изображали Церковь в виде миноги, которая высасывает все хорошее из окружающего мира, ничего не давая взамен. Эти язычники провозгласили, что молитва о заблудших душах бессмысленна и даже вредна. Они настаивали на том, что монахини не годятся для ведения домашнего хозяйства и приготовления еды: они должны работать для бедных и больных. Монахини также не должны считать себя слишком хорошими для мужчин. Они должны покинуть монастыри, выйти замуж и рожать детей для процветания государства. «Господь никого не заставляет давать обет безбрачия», – утверждал один из этих богохульников.
Как будто эти бедные монахини уже не были обвенчаны с Господом нашим! Что же это было за государство, которое предлагало двоебрачие для чистых и невинных невест Христа? Кое-кого из высокородных монахинь даже обвинили в том, что они помогали задушить революцию тем, что отказывались изменять Богу и безгрешно жили в своих общинах. А в День Всех Святых Арекипа узнала о зловещем событии, которое заставило содрогнуться всех добрых христиан: 17 июля 1794 года шестнадцать сестер-кармелиток из Компьена взошли на гильотину, и им отрубили головы.
В монастыре Святой Каталины наши монахини шумно радовались тому, что подобные вещи никогда не могут произойти здесь. А сердце в моей груди разрывалось на части из-за этих монахинь из Компьена, которым Господь оказал величайшие почести, сделав их мученицами. Deo gratias. Я втайне мечтала о том, чтобы заполучить горсточку земли из-под гильотины. Земля, впитавшая кровь невинных жертв, наверняка превратилась в бесценную реликвию, думала я и от всего сердца желала иметь хотя бы несколько ее комочков.
Вскоре все заговорили о длинноволосом корсиканце. Каждый месяц купцы привозили все новые сообщения о его дерзких опустошительных набегах. И океан уже не казался достаточно большим для того, чтобы уберечь нас от этого опасного безумца, Наполеона Бонапарта.
Мингуилло Фазан
Марчелла явилась в мир под лазурным небом, на котором не было ни облачка. Я слонялся по двору, наслаждаясь криками, которые издавала во время родов мать. Они казались мне намного слаще жалобного мяуканья котенка, которого в то утро я прикончил ржавым гвоздем. Я прибил его к нашей уличной двери. Мне показалось, что это – подходящее украшение, призванное сообщать прохожим, что сегодня наш дом превратился в сосуд страданий, не говоря уже о нашем городе, который умирал в то самое время, как моя мать металась на кровати, разрываясь на части.
Ее крики разносились по коридорам Палаццо Эспаньол и летели из окон вниз по Гранд-каналу. Отец, как водится, торчал в своей Арекипе. Пока все остальные суетились вокруг матери, я, будущий владелец, счел себя вправе усесться за письменный стол отца, окунуть его перо в чернильницу и открыть все его выдвижные ящики ключом, который он прятал в выемке дымохода. Я провел незабываемый полдень, выдавливая желтые прыщи у себя на подбородке и одновременно проглядывая его личные документы.
Ни один из них не привлек надолго моего внимания – пока я не наткнулся на бумагу, подписанную перед самым его последним отъездом в испанские колонии.
Она начиналась со слов: «Я, конт Фернандо Фазан, владелец Палаццо Эспаньол, проживающий в Венеции, пребывая в здравом уме, но сознавая, что смерть неизбежна, хотя час ее наступления мне неизвестен, настоящим отдаю распоряжение составить и выполнить мою последнюю волю следующим образом…»
Я стал искать фразу «завещаю все свое имущество», за которой должно было последовать «моему сыну Мингуилло Фазану». Но потом я выпрямился и сплюнул. Похоже, дорогого папочку смутили мои эксперименты с цыплятами в саду. А ведь я не пожалел времени, чтобы все терпеливо им объяснить. Французская революция недавно разлучила несколько человеческих существ, включая монахинь и священников, с их головами новым и необычным способом. Это навело мальчишку на некоторые мысли и пробудило в нем любопытство. Так почему бы не отточить мастерство, пока есть такая возможность?