– Он похож на monstruo,[178] – доложила нам Жозефа, – словно уродился таким.
На груди у него неизменно лежала книга в обложке из человеческой кожи, которую ему прислала Сесилия Корнаро. Жозефа сказала:
– Хирург, который лечит его, говорит, что надо сжечь эту книгу, его береты, одежду, потому что он может принести в Арекипу черную оспу. Но он отказывается. Imbecil!
При слове «imbecil» она метнула умоляющий взгляд на Джани, а тот в ответ уставился на нее влюбленными глазами.
«Ага, – подумал я, – милые бранятся – только тешатся Джанни и Жозефа уже не могли жить друг без друга так же, как мы с Марчеллой.
В дверь постучали. Это оказался врач Мингуилло, Сардон Он желал проконсультироваться с итальянским коллегой по поводу своего беспокойного и неуправляемого пациента Я ожидал и страшился его прихода.
Я помог Сардону спасти самого себя, предположив, что морской воздух окажет целебное воздействие на его пациента. В сущности, я дал Сардону понять, что, поскольку смерть Мингуилло представляется неизбежной, будет лучше, если к этому времени он покинет Арекипу и окажется на борту корабля. И тогда никто не посмеет обвинить доктора в его гибели. В сущности, именно его отсутствие можно будет счесть той причиной, что и вызвала смерть. Тогда репутация Сардона как врача взлетит до небес среди доверчивых обитателей Арекипы. Сардон нахмурился, благодарно кивнул и поспешил прочь.
Итак, Мингуилло на носилках переправили на побережье. Холодный и свежий горный воздух, похоже, принес ему спасение. К моменту своего прибытия в Ислей он уже мог сидеть. В полдень того же дня в Вальпараисо отплывал бриг. Мингуилло поднялся на борт на собственных ногах, цепляясь уцелевшими пальцами за натянутые вдоль трапа канаты.
Сардон сопровождал Мингуилло до Ислея и даже посадил его на корабль, впрочем, не из-за искренней заботы о его здоровье, а из страха потерять свой гонорар, который его пациент вовсе не спешил выплатить. В конце концов ему пришлось прибегнуть к шантажу, чтобы получить свои деньги, воспользовавшись для этой цели некоторыми сведениями, которыми я его предусмотрительно снабдил. Потому что я попросил Сардон проинформировать своего пациента о возможных первопричинах его заболевания. Я опасался, что книга в обложке из человеческой кожи, присланная Сесилией Корнаро, может зараить и тех, кто находился вместе с Мингуилло на борту корабля. Моя мечта о мести оказалась пугающе реальной.
Впоследствии хирург Сардон рассказывал мне, что Мингуилло выслушал его, вынул книгу из кармана и вскричал:
– Сесилия Корнаро! – А потом пробормотал: – Значит они все похожи на меня, в конце концов.
Затем он швырнул книгу в море и выкрикнул:
– Вот и я тоже излечился. Как кожа с ее обложки!
Марчелла Фазан
Мингуилло оказался прав. Мы все излечились, хотя и в другом смысле. Я перестала быть Бедняжкой, внутри которой тлели Дерзость и Неповиновение. И я излечилась от желания носить боль в себе, пряча ее от тех, кто любит меня и кто сочтет за честь помочь мне.
Санто излечился от своего сиротского происхождения. Он более не презирает людей за их знатность и богатство. Джанни исцелился тоже. Теперь он не чувствует себя тайным вором, проявившим нелояльность по отношению к своему хозяину и ненавидящим себя за это. Триумфальное обнародование завещания смыло с него осознание своей вины. Фернандо и Беатриса перестали чувствовать себя второй, незаконной семьей. Жозефа излечилась от своего положения рабыни.
Мингуилло ошибся в другом. Он не излечился от того, чтобы быть Мингуилло. Он просто не может быть в той же степени Мингуилло, что и раньше. И его невольная сообщница, сестра Лорета – она тоже не излечилась. Она сохранила не пробиваемость фанатички: она никогда не изменится, во вся ком случае в этой жизни.
Мы отправили письма Хэмишу и Сесилии, полагая, что теперь они вместе, дабы они, подобно нам, исцелились от чувства вины. Мингуилло выжил.
Сейчас мы разговариваем с Жозефой только по-итальянски и обучаем ее венецианскому диалекту. Вскоре она окажется вместе с нами на борту корабля, плывущего в Венецию, где она станет править, как подобает истинной особе королевской крови, каковой она и является на самом деле. Анна и остальные слуги с радостью примут ее. И я улыбаюсь при мысли о том, что цирюльнику моей матери придется иметь дело с ее великолепными черными кудряшками. Впрочем, улыбка моя увядает, стоит мне подумать о своей матери и о том, что она без энтузиазма отнесется к возвращению своей блудной дочери. Но на этот счет у меня имеются кое-какие соображения. Я xoчу окружить ее нашей привязанностью и позволить ей вновь стать моей матерью, какой она была в те далекие дни, когда я была еще маленькой, когда Мингуилло пребывал в Вальпараисо а мы провели идиллическое лето в обществе Пьеро Зена.