– Мерзавец, – станет шептать тебе на ухо толстяк-патрон, который будет платить деньги за твоё искусство, чуть ли не садясь тебе на плечи.
Он скажет тебе:
– Нарисуй эластичность; нарисуй твёрдость. Покажи мне свою любовь и гнев. Дай мне почувствовать гордость. Прояви истинную силу, ах!
Слова так и будут падать из чёрной дыры его рта в бесконечность твоих возможностей. Но ты устанешь. Тебе необходимо будет отдохнуть. Даже библейское божество отдыхало целый день. У тебя же – не будет права даже на секунду оторвать кисти от холста, размером с Юпитер. Ну, отдохни.
– Ты только то и можешь, что жалеть себя. Ты можешь лучше – я знаю это. Можешь – но не хочешь. Скажи мне: почему ты такой урод… ой, прости.
Этими словами – твой патрон обвинит тебя в том, чем на самом деле – является он. У тебя же к тому времени – уже будет портрет заказчика, который будет платить тебе за то, что ты создаёшь новые миры.
– Готово, – скажешь ты, победно и театрально взмахивая кистью, будто перерезая ленточку в парк чудес, откуда никто не выйдет с закрытым ртом.
Ты отойдёшь в сторонку, чтобы патрон мог лучше разглядеть твой внеочередной шедевр. Но ты бросишь взгляд зрителя на свою работу; ты улыбнёшься и подымишь подбородок от переполнившей тебе гордости. Ты повернёшь голову в сторону патрона и увидишь, как восторг на его лице переходит в ужас, от которого у него раскрываются глаза до допустимых природой пределов и усы становятся параллельными потолку. Спустя секунду, он схватит холст. Он будет рвать его ногтями, зубами; топтать ногами. Ты будешь смотреть, как гибнет плод многих твоих бессонных ночей и литров пота; ты будешь смотреть, как мир лишится ещё одного шедевра – и ты даже не моргнёшь. Лишь когда холст и масло станут грязью, ты тихо спросишь своего патрона – у тебя, измученного, не будет сил даже повысить голос:
– Зачем?
Патрон будет тяжело вздыхать, будто пробежал до этого марафон; он будет плеваться словами сквозь потоки вдохов и выдохов:
– Это была ошибка. Прости меня, но мир – ещё не готов к подобному. Иногда, искусство – может принести больше вреда, чем атомная бомба. Художники – играют с очень опасными инструментами: сознанием и душой… Разумеется, я заплачу.
Он выдохнет с такой силой, будто захочет сдуть пол и весь дом, в котором вы будете работать. Он начнёт пересчитывать деньги, медленно возвращая воздух необъятным лёгким. Он закончит считать и протянет тебе пачку банкнот.
– Я делал это не ради ваших бумажек, – скажешь ты, однако, быстро спрятав деньги в свою куртку, грязную от масла.
– Тогда, верните их, – сказав это, толстяк начнёт смеяться.
Ты дашь ему пощёчину и скажешь, тыкая пальцем прямо ему в лицо:
– Я запомнил, что нарисовал; и нарисую снова – для себя.
Его улыбка станет шире.
– У тебя – большое будущее, сынок. Но я скажу тебе: тебе никогда не удастся повторить то, что ты сегодня сделал при мне. Тебя ждёт шедевр, который перевернёт всё искусство. Но до него – ты ещё не дорос.
После этих слов, его улыбка исчезнет.
– А теперь, – скажет он, – вон отсюда.
Ты развернёшься и зашагаешь прочь – к выходу – подчеркнув свой гнев, стукнув ногой о двери. Ты тяжело вздохнёшь, упершись лбом в ладонь – от душевной боли. Затем, посмотришь в небо – ты всегда находил утешение в высоте.
У тебя в куртке: будут деньги, о которых ни один псевдо-богемный каляка-маляка не сможет и мечтать. И кто скажет, что ты потеряешь после этого власть над миром?! По крайне мере – ты всё ещё будешь принадлежать себе. А тогда – это будет самым важным.
Ты захочешь развлечься – дать отдых телу и духу. На твоём лице проскользнёт та самая улыбка, которая сделает мокрыми юбки не одного десятка женщин. В этом изгибе рта – поэт прочёл бы всё лёгкость и беспечность бытия. Ты достанешь фотографию девушки, которую будешь помнить до своего шестидесятилетия; и скажешь ей, которая стояла тогда по ту сторону фотоаппарата в далёком прошлом:
– Этот закат – я посвящаю тебе.
Ты ещё долго будешь стоять на месте и рассматривать улыбающееся по ту сторону времени тебе лицо. Ты спрячешь этот маленький листочек пять-на-пять только тогда, когда перед тобой остановится машина, формой – больше напоминающей тигра. И из рёбер короля железобетонных джунглей – выйдут люди-пингвины в тёмных очках. Ты захочешь спрятаться от них – исчезнуть, что бы и следа от тебя не осталось на этой земле. Ты бросишься бежать. Они, едва повернув голову – последуют за тобой. Но эти районы, не смотря на преимущество людей-пингвинов, ты будешь знать лучше них. Скрывшись в тайном переулке, ты пробежишь ещё несколько сотен метров, так и не сбавив свой бешеный темп. Но ты не учтёшь тот факт, что бежал по кругу и стремительно возвращался к машине-тигру. Ты почувствуешь, как холодный пот становится сталью – и разрезает твоё тело тысячи красных лепестков. После этого, ты медленно начнёшь отходить назад, стараясь не издать ни звука. В ночной темноте, у тебя перед глазами предстанет вывеска бара «Egypt Shadow». Ты, недолго думая, прячешься среди шумных ночных тусовок города.