Дальше стало ещё хуже.
Мисс Люпеску продолжала приносить Нику свою стряпню: клёцки, плавающие в жиру, густой красновато-пурпурный суп с ложкой сметаны, маленькие холодные варёные картофелины, холодные колбаски с большим количеством чеснока, сваренные вкрутую яйца в серой неаппетитной жидкости. Он старался есть как можно меньше. Уроки продолжались: на протяжении двух дней она учила его, как звать на помощь на различных языках мира, и если он ошибался или что-то забывал, она била его по пальцам своей ручкой. На третий день она устроила допрос:
— По-французски?
— Au secours.
— Азбука Морзе?
— С-О-С. Три точки, три тире, три точки.
— На языке ночных призраков?
— Что за глупости! Я даже не помню, кто такие эти Ночные призраки.
— У них гладкие крылья, они летают низко и быстро. Правда, этот мир они не посещают, они носятся под красным небесами над дорогой в Упырьхейм.
— Да мне это в жизни не пригодится!
Её губы сжались в тонкую линию. Она требовательно повторила:
— Язык ночных призраков.
Ник издал гортанный звук, которому она его научила, похожий на крик орла. Она только фыркнула и сказала:
— Сойдёт.
Ник дождаться не мог, когда же наконец вернётся Сайлас.
— На кладбище иногда приходит большая серая собака, — сказал он. — Она появилась, когда вы приехали. Это ваша собака?
Мисс Люпеску поправила свой галстук и ответила:
— Нет.
— Мы уже закончили?
— На сегодня, да. Ты должен до завтра прочесть и выучить список, который я принесла.
Списки мисс Люпеску были написаны бледно-лиловыми чернилами на белой бумаге и имели странный запах. Ник взял с собой новый список на склон холма и попытался разобрать слова, но никак не мог сконцентрироваться. В итоге он просто свернул его и засунул под камень.
Той ночью он остался без компании. Никто не хотел играть или болтать, бегать и лазить под огромной летней луной.
Он направился к гробнице Иничеев, чтобы пожаловаться родителям, но миссис Иничей не хотела выслушивать критику в адрес мисс Люпеску и не желала знать никаких веских, по мнению Ника, доводов, почему со стороны Сайласа было несправедливо оставлять вместо себя именно её. А мистер Иничей просто пожал плечами и начал рассказывать Нику о далёких днях, когда он был юным подмастерьем столяра, и как бы он хотел знать все те полезные вещи, которые Ник сейчас изучает. Такая реакция расстроила Ника ещё сильнее.
— Разве ты не должен сейчас делать уроки? — спросила миссис Иничей, на что Ник только сжал кулаки и ничего не ответил.
Он побрёл на кладбище, чувствуя, что никто его не любит, и никому он не нужен.
Ник слонялся по кладбищу, пиная камни и думая о несправедливости. Заметив тёмно-серую собаку, он позвал её, в надежде, что она захочет с ним поиграть, но та сохраняла дистанцию, и разочарованный Ник кинул в неё ком грязи. Ком угодил в ближайшую могильную плиту и засыпал всё вокруг землёй. Большая собака укоризненно посмотрела на Ника, а затем отступила в тень и исчезла.
Мальчик побрёл обратно на юго-западную часть кладбища, обходя старую часовню стороной: ему не хотелось видеть это место без Сайласа. Ник остановился у могилы, очень подходящей к его настроению: она находилась под дубом, в который когда-то попала молния, и теперь остался только чёрный ствол, торчавший из холме подобно острому когтю. Сама могила была подпорчена водой и вздулась, а памятник над ней представлял собой безголового ангела, чьё одеяние было похоже на огромный уродливый древесный гриб.
Ник уселся на пучок травы, отчаянно жалея себя и ненавидя весь мир. Сейчас он ненавидел даже Сайласа, который ушёл и бросил его. Потом он свернулся клубочком, закрыл глаза и провалился в сон без сновидений.
Вниз по улице, вверх по холму шествовали герцог Вестминстерский, достопочтенный Арчибальд Фитцхью и епископ Батский и Веллский. Они были кожа да кости с хрящами и сухожилиями, одетые в жуткие тряпки и лохмотья. Они скользили от тени к тени, мечась из стороны в сторону и крадучись, перепрыгивая через мусорные баки, держась тени оград.
Они были маленькими, словно некогда нормального размера люди усохли на солнце. Они вполголоса обменивались странными репликами:
— Ежели вашмилсть лучше нашей знает, куда нас занесло, пущай она эти свойные мысли соблаговолит выкладывать, а ежели нет — пущай захлопнет хохотальник да помалкивает!
— Вашпресвищенство, да я просто говорю, что тут рядом кладбище, я его нюхом чую!
— Ежели вашмилсть чует, то и моя должна чуять, у меня-то нюх поострее вашего.
Произнося всё это, они пробирались сквозь пригородные сады. Они обошли один сад (— Тихо! — прошипел достопочтенный Арчибальд Фитцхью. — Тут собаки!), пробежав по ограждавшей его стене, подпрыгивая как крысы размером с детей, и свернули на улицу, а затем на дорогу, ведущую к вершине холма. Наконец, они достигли кладбищенской стены. Взлетев на неё, словно на белки на дерево, они принюхались.
— Здесь тоже собака, осторожно, — сообщил герцог Вестминстерский.
— Где? Хотя, да. Где-то поблизости. Только она не пахнет, как положено собаке, — заметил епископ Батский и Веллский.
— Кое-кто и кладбище не мог учуять, — сказал достопочтенный Арчибальд Фитцхью. — Припоминаете? Собака, как собака.
Все трое спрыгнули со стены на землю и помчались, отталкиваясь руками и ногами, пробираясь через кладбище к упырь-вратам, находившимся под деревом, в которое ударила молния.
И возле этих врат, залитых лунным светом, они остановились.
— А это что тут за такое? — спросил епископ Батский и Веллский.
— Разрази меня гром, — воскликнул герцог Вестминстерский.
Тут Ник проснулся.
Они были похожи на мумий, но их лица, лишённые плоти и обтянутые высохшей кожей, отличались выразительной мимикой, и сейчас смотрели на мальчика с большим интересом. Ухмылки обнажали желтоватые острые зубы. Крохотные, как бусины, глаза ярко поблёскивали. Костлявые пальцы шевелились, постукивая когтями.
— Кто вы? — спросил Ник.
— Мы? — переспросило одно из существ, и Ник понял, что они были немногим крупнее, чем он сам. — Мы — самые важные люди, вот мы кто. Вот этот — герцог Вестминстерский.
Самое крупное из существ отвесило поклон, сказав:
— Приятно познакомиться.
— …а этот — епископ Батский и Веллский.
Второе существо изобразило улыбку, продемонстрировав острые зубы и подвижный заострённый язык невероятной длины. Ник совсем не так представлял себе епископов. Кожа его была рябой, и вокруг одного из глаз темнело большое родимое пятно, отчего этот епископ был, скорее, похож на пирата.
— …а я — достопочтенный Арчибальд Фитцхью. К вашим услугам.
Все трое одновременно поклонились. Затем епископ Батский и Веллский сказал:
— Твоя очередь, парень. Кто ты таков? Да смотри, не привирай! Как-никак, с епископом разговариваешь.
— К нему надо обращаться «вашмилсть», — подсказали его спутники.
И Ник рассказал им всё. Он рассказал, что никому не нравится и никто не хочет с ним играть, что никто его не ценит, никто не заботится, и даже наставник его бросил.
— Во дела, — произнёс герцог Вестминстерский, почёсывая нос (маленький ссохшийся бугорок, состоявший почти из одних только ноздрей). — Тебе нужно перебраться куда-нибудь, где тебя будут ценить.
— Мне некуда идти, — сказал Ник. — К тому же, мне нельзя уходить с кладбища.
— Тебе нужен старый добрый мир, где все кругом друзья-приятели, — сказал епископ Батский и Веллский, при этом его длинный язык начал извиваться. — Город радости, веселья и волшебства, где тебя будут ценить и обращать на тебя внимание.