Мистер Ээ сказал, что его фамилия Фрост, но можно звать его Джеем, а миссис Перкинс улыбнулась и сказала, что можно звать её Нуной, и что сейчас она поставит чайник.
За чаем Скарлетт рассказала матери историю с автобусом, и как она зашла на кладбище, и как встретила там мистера Фроста у часовни…
Миссис Перкинс уронила чашку на стол.
Они сидели за кухонным столом, так что чашка не разбилась, но чай разлился. Миссис Перкинс неловко извинилась и пошла за губкой, чтобы вытереть лужу.
Затем она переспросила:
— Кладбище на холме, которое возле Старого города?
— Я там живу неподалёку, — сказал мистер Фрост. — Занимаюсь надгробиями. Вы, кстати, знали, что там природный заповедник?
— Знали, — ответила мисс Перкинс, поджав губы. Затем сказала: — Спасибо вам большое, что подвезли Скарлетт до дома, мистер Фрост, — при этом от каждого её слова веяло холодом. Она закончила: — Я думаю, вам пора идти.
— Ну зачем вы так, право, — примиряюще произнёс Фрост. — Ни в коем случае не хотел вас обидеть. Что я такого сказал? Что до надгробий — я копирую с них надписи для одного исторического исследования. Я не гробокопатель какой-нибудь.
Скарлетт показалось, что мать сейчас возьмьёт и врежет мистеру Фросту, который выглядел обескураженным. Но миссис Перкинс покачала головой и сказала:
— Простите. Вы не виноваты. Просто была одна семейная история, — затем, с видимым усилием сменив тон на жизнерадостный, она продолжила: — Знаете, в детстве Скарлетт играла на этом кладбище. Десять лет назад. У неё там был воображаемый друг. Его звали Никто.
Мистер Фрост улыбнулся уголком рта.
— Призрак?
— Да нет, вроде бы. Он просто там жил. Хотя Скарлетт даже показывала нам гробницу, в которой у него был дом. Так что, наверное, всё-таки призрак. Золотце, а ты сама не помнишь?
Скарлетт покачала головой.
— Наверное, я в детстве была чудачкой.
— Я уверен, что вы не были никакой ээ… — проговорил мистер Фрост. — Нуна, вы вырастили прекрасную дочь. Спасибо за чай. Всегда отрадно подружиться с хорошими людьми. Я побегу — мне надо состряпать себе обед, а затем у меня встреча в местном историческом собрании.
— Вы сами себе готовите обед? — переспросила миссис Перкинс.
— Готовлю — это, конечно, громко сказано. Скорее, размораживаю. Иногда варю еду в пакетиках. На одного не сложно готовить. Я ведь один живу. Холостяцкий быт и всё такое. В газетах нынче пишут, что раз холостяк — так сразу гей. Я не гей, просто так и не встретил ту самую женщину, — на этих словах он как-то погрустнел.
Миссис Перкинс, которая терпеть не могла готовку, тут же сообщила, что по выходным вечно готовит слишком много еды, и, когда она провожала гостя в прихожую, Скарлетт слышала, как он с пребольшим удовольствием соглашается поужинать с ними в субботу вечером.
Когда миссис Перкинс вернулась из прихожей, она сказала:
— Надеюсь, ты уже сделала уроки?
В ту ночь Скарлетт слушала, как за окном проезжают машины, и думала о событиях прошедшего дня. Значит, она была на этом кладбище в детстве. Вот почему оно показалось таким знакомым.
Она погрузилась в воспоминания и сама не заметила, как заснула. Во сне она бродила по тропинкам кладбища. Там было темно, но Скарлетт видела всё ясно, как днём. Она стояла на склоне холма, а к ней спиной стоял мальчик, по виду её ровесник. Он смотрел вниз, на огни Старого города.
Скарлетт позвала его:
— Мальчик! Что ты здесь делаешь?
Он обернулся и сощурился, как будто её было плохо видно.
— Кто это сказал? — спросил он. — А, я вроде тебя вижу. Ты в снохождении?
— Кажется, мне снится сон, — кивнула она.
— Я не совсем это имел в виду, — сказал мальчик. — Но привет. Я Ник.
— А я Скарлетт.
Он снова посмотрел на неё, как будто только что по-настоящему увидел.
— Ну конечно! — воскликнул он. — То-то мне показалось, что я тебя видел. Ты сегодня была на кладбище с этим человеком, который носится с бумагой.
— Его зовут мистер Фрост, — сказала Скарлетт. — Хороший дядька. Подвёз меня до дома. Значит, ты нас видел?
— Ага. Я вообще слежу за тем, что происходит на кладбище.
— А почему тебя так зовут? — спросила Скарлетт.
— Моё полное имя — Никто.
— Точно! — воскликнула Скарлетт. — Вот, почему ты мне снишься. Ты мой воображаемый друг из детства. Только теперь ты повзрослел.
Ник кивнул.
Он был выше неё ростом и одет во что-то серое — Скарлетт толком не разглядела его наряд. Его волосы были довольно длинными — она подумала, что он, должно быть, давно не наведывался к парикмахеру.
Ник сказал:
— Я помню, ты была очень смелая. Мы спускались вглубь холма и видели там Синего человека. И встретили Гибель.
И тогда в её голове что-то случилось. Какое-то бурное мелькание образов.
— Я вспомнила, — сказала Скарлетт. Но она сказала это в темноту пустой спальни, и в ответ ей раздался только грохот проезжавшего за окном грузовика.
У Ника были запасы еды, которая подолгу не портилась. Часть хранилась в склепе, другая — в могилах и мавзолеях похолоднее. Сайлас позаботился, чтобы запасов могло хватить на пару месяцев на случай, если вдруг ни его, ни мисс Люпеску не будет рядом — чтобы Нику не пришлось уходить с кладбища.
Он скучал по миру за пределами кладбища, но знал, что там небезопасно. Во всяком случае, сейчас. Кладбище было его миром и его домом, которым он дорожил. Он любил его, как только четырнадцатилетний мальчик умеет что-либо любить.
Но всё же…
На кладбище никто никогда не менялся. Дети, с которыми Ник играл, будучи маленьким, остались детьми. Фортинбрас Бартелби, который был его лучшим другом, теперь стал на четыре или пять лет его младше, и с каждой новой встречей у них находилось всё меньше общих тем. Теккерей Порринджер был ростом и возрастом с Ника и теперь стал к нему значительно дружелюбнее. Иногда они вместе гуляли вечерами, и Теккерей рассказывал Нику жуткие истории, приключавшиеся с его друзьями. Обычно в конце этих историй кого-нибудь вешали, в основном по ошибке, хотя ещё иногда кого-нибудь отправляли в американскую колонию, тогда их не вешали, если они не возвращались назад.
Лиза Хемпсток, с которой Ник дружил последние шесть лет, изменилась, но не в лучшую сторону: теперь она редко выходила к Нику, если он навещал её у зарослей крапивы, а если выходила, то была, как правило, вспыльчива, всё время спорила, а зачастую просто грубила.
Ник пытался поговорить об этом с мистером Иничеем. Тот подумал и сказал:
— Женщины, они такие. Ты ей нравился, когда был мальчишкой, а теперь ты стал юношей — она, видать, не знает, как к тебе относиться. Вот я как-то в детстве играл с одной девочкой у речки. Мы там играли каждый день, а потом ей исполнилось столько же, сколько тебе сейчас, и она вдруг запустила мне в голову яблоком, а потом не разговаривала со мной, пока мне не исполнилось семнадцать.
Миссис Иничей фыркнула:
— Это было не яблоко, а персик. И вообще-то я с тобой заговорила вскоре после того случая, потому что была свадьба твоего кузена Неда, и мы там плясали весь вечер, а это было через два дня после твоего шестнадцатилетия.
Мистер Иничей сказал:
— Ты права как всегда, дорогая, — и подмигнул Нику, давая ему понять, что она вовсе не права. Затем он одними губами произнёс: «Семнадцать».
Ник не позволял себе заводить друзей среди живых. За то недолгое время, что он провёл в школе, он успел понять, что это чревато в основном одними неприятностями. Однако про Скарлетт он помнил все эти годы. Он сильно скучал после того, как она уехала, и долго привыкал к мысли, что больше её не увидит. А теперь оказалось, что она недавно была на кладбище — и он её даже не узнал…
Он забрёл в заросли плюща, из-за которых северо-западная часть кладбища считалась опасной. Повсюду таблички предупреждали посетителей, что здесь ходить не надо, но вообще-то это было понятно и без табличек. Это было угрюмое, неприветливое место, начиная прямо с колтунов плюща, что опутывали конец Египетской аллеи и чёрные двери в псевдоегипетской стене, за которыми были чьи-то места упокоения. Здесь сама природа сотни лет всячески препятствовала вторжению человека — надгробия, находившиеся в этой части кладбища, все покосились, а большинство могил было давно заброшено или потеряно под плющом и полувековым слоем опавших листьев. Тропинки были непригодны для ходьбы, а чаще и вовсе не видны.