— Это майтера Мрамор? — спросил я, указывая на фигуру в черном. Ее голова повернулась, и мне показалось, будто она смотрит куда-то влево от меня. Металлическое лицо, открывшееся взгляду, было гладким овалом, который я так хорошо помнил, и все же оно казалось каким-то уродливым, словно больным.
После паузы, которую я посчитал слишком долгой, Мукор сказала:
— Это моя бабушка. Она знает будущее.
Я положил на пол свой мешок и поставил на него бекон.
— Тогда она сможет рассказать мне очень многое из того, что я хочу знать. Однако сначала у меня есть к тебе вопрос. Ты знаешь, кто я?
— Рог.
— Да, это я. Ты помнишь Крапиву?
Мукор молча посмотрела на меня.
— Мы с Крапивой иногда приносили тебе еду, когда ты жила во дворце кальде. — Она не ответила, и я добавил: — Во дворце Шелка.
— Рог? Рог? — прошептала майтера Мрамор.
— Да, — сказал я, подошел к ней и опустился перед ней на колени. — Это я, майтера.
— Ты очень, очень хороший мальчик, и хорошо сделал, что пришел к нам, Рог.
— Спасибо. — Мне было трудно говорить; невозможно, когда я смотрел на нее. — Спасибо, майтера. Майтера, раньше я приносил вам еду для вашей внучки. Я хочу, чтобы вы знали: я принес ей немного сейчас. Это всего лишь бекон и мешок кукурузной муки, но на моей лодке есть еще. Она может получить все, что захочет. Или то, что вы хотите для нее. Как насчет яблок? У меня их целая бочка, хороших.
Ее металлическая голова медленно качнулась вверх-вниз:
— Яблоки. Принеси нам три яблока.
— Я сейчас вернусь, — сказал я ей.
Рука Мукор едва шевельнулась, когда я прошел через дверь, но я остановился:
— Ты будешь есть с нами?
— Конечно, — сказал я, — если ты поделишься едой.
— Там есть плоский камень. Внизу. Ты наступал на него.
Сначала я предположил, что она имела в виду один из плоских камней, из которых сложен пол их хижины, но потом вспомнил о камне, который она имела в виду, и кивнул:
— Когда я привязывал баркас. Тот самый?
— На нем будет рыба. Принеси и ее.
Я сказал ей, что буду счастлив, и обнаружил, что выйти из этой хижины на солнечный свет не только приятно, но и легко.
В одном месте крутой тропинки, ведущей от более или менее ровной вершины острова к маленькой бухте, в которой я причалил, открывался хороший вид на весь спуск (и на всю бухту, конечно), но на упомянутом ей камне не было ни одной рыбы. Однако я продолжал свой спуск, думая, что вместо рыбы принесу яблоки с чем-нибудь другим. Когда я добрался до камня, на него плюхнулись три рыбины и стали так яростно бороться, что, казалось, все три вот-вот ускользнут. Я бросился к ним и схватил двух, но третья выскользнула из моих пальцев и с плеском исчезла.
В следующее мгновение она выпрыгнула из воды и снова упала на камень, где я смог ее схватить. Я бросил всех трех в пустой мешок, который случайно оказался у меня на борту, и повесил его в воду, а сам достал из бочонка Кабачка три яблока и завязал их в лоскут парусины. Немного подумав, я положил в один карман маленькую бутылочку растительного масла, а в другой — бутылку питьевой воды.
Когда я вернулся в хижину, в круге камней пылал огонь. Отдав майтере Мрамор яблоки, я разделал рыбу охотничьим ножом Сухожилия, и мы с Мукор приготовили ее самым удовлетворительным образом, насадив филе, завернутое в бекон, на палочки из плавника. Я также смешал немного кукурузной муки с моим маслом (я забыл принести соль), сделал лепешки и положил их в золу на краю огня, чтобы испечь.
— Как поживает дорогая Крапива? — спросила майтера Мрамор.
Я сказал, что она была здорова, когда я покинул ее, и объяснил, что меня выбрали, чтобы я вернулся в Виток длинного солнца и привез сюда Шелка; что я собираюсь отправиться в иностранный город под названием Паджароку, где, как говорят, есть посадочный аппарат, способный совершить обратный путь, в отличие от наших. Я говорил гораздо более подробно, чем пишу здесь, и она с Мукор все это молча выслушали.
Закончив, я сказал:
— Вы уже догадались, как можете помочь мне, если захотите. Мукор, можешь найти мне Шелка и сказать, где он?
Ответа не последовало.
Некоторое время никто не произносил ни слова. Наконец я вытащил из огня одну из кукурузных лепешек и съел ее. Майтера Мрамор спросила, что я ем; кажется, только тогда я впервые понял, что она ослепла, хотя мне следовало бы догадаться об этом еще час назад.