Шум, доносившийся с экрана, стих – возможно, там было минутное затишье, перед тем как вновь должно было появиться чудовище. В наступившей тишине Эрл мог слышать, как струи дождя барабанят по крыше и льются на землю, превращая ее в жидкую грязь.
– Неплохо сегодня поливает, а? – заметил управляющий. – Если так и завтра будет продолжаться, вас просто смоет.
– Люди ездят в любую погоду, – сказал Эрл, – а Джон Гаер хорошо водит машину.
Мужчина скорчил рожу.
– Из торнадо-то он не вырулит, – сказал он, явно наслаждаясь своей ролью предсказателя судьбы. – Мы сейчас как раз ожидаем такого.
– В самом деле?
– В позапрошлом году ветер сорвал крышу со школы. Взял и поднял ее в воздух.
Лаура-Мэй снова появилась в дверях с подносом, на котором стояли кувшин и четыре стакана. Лед звякал, ударяясь о стенки кувшина.
– Что ты там говоришь, па? – спросила она.
– Торнадо.
– Для этого недостаточно жарко, – возразила она с небрежной уверенностью. Ее отец что-то протестующе хмыкнул, но не возразил. Лаура-Мэй подошла к Эрлу, держа в руках поднос, но когда он сделал попытку принять его, она сказала:
– Я отнесу сама. Показывай дорогу.
Он не возражал. У них будет еще немного времени, чтобы поболтать, пока они дойдут до номера Гаеров. Возможно, она подумала то же самое, или же просто хотела поближе рассмотреть евангелиста.
Они вместе молча прошли до выхода из конторы и там остановились. Перед ними лежало двадцать ярдов размытой земли – от одного здания до другого.
– Может, я понесу кувшин? – предложил Эрл. – А ты понесешь на подносе стаканы.
– Ладно, – ответила она. Потом, поглядев на него так же прямо, как это было в ее обычае, она спросила:
– Тебя как зовут?
– Эрл, – ответил он ей, – Эрл Райбурн.
– А я – Лаура-Мэй Кэйд.
– Очень рад познакомиться с вами, Лаура-Мэй.
– Ты знаешь про это место? – спросила она. – Папа наверняка рассказал вам?
– Ты имеешь в виду торнадо? – сказал он.
– Нет, – ответила она. – Я имею в виду убийство.
Сэди стояла у изножия кровати и разглядывала лежащую на ней женщину. Она умеет одеваться, подумала Сэди, – ее одежда была тусклой и унылой, а волосы – не уложены. Женщина что-то бормотала в полудреме и вдруг – внезапно – проснулась. Ее глаза широко раскрылись. В них были тревога и боль. Сэди поглядела на нее и вздохнула.
– В чем дело? – поинтересовался Бак. Он уже поставил чемоданы и сидел в кресле напротив четвертого постояльца – крупного мужчины с жесткими, властными чертами лица и копной седых волос, которых бы не постыдился ветхозаветный пророк.
– Ни в чем, – ответила Сэди.
– Я не хочу делить комнату с этими, – сказал Бак.
– Но ведь это же та комната, в которой… в которой мы остановились, – ответила она.
– Давай переберемся в соседний номер, – предложил Бак, кивнув в сторону открытой сквозной двери в номер восемь. – Нам там будет поудобнее.
– Они ведь нас не могут увидеть, – сказала Сэди.
– Но зато я могу их видеть, – ответил Бак, – а это выводит меня из терпения. Да какая разница, если мы будем в другой комнате, Бога ради! – Не дожидаясь, пока Сэди согласится, Бак поднял чемоданы и внес их в комнату Эрла. – Идешь ты, или нет? – спросил он Сэди. Та кивнула. Лучше поладить с ним. Если она начнет с ним препираться, все пойдет по-прежнему, и они никогда не пройдут первого испытания. Согласие было основным условием этого воссоединения, так что она напомнила себе об этом и послушно отправилась за ним в номер восемь.
Лежа на кровати, Вирджиния думала о том, чтобы подняться и пройти в ванную, где, никем не замеченная, она могла бы проглотить таблетку-другую транквилизаторов. Но присутствие Джона пугало ее, иногда она чувствовала, словно он может видеть ее насквозь – все ее мелкие грехи были для него открытой книгой. Она была уверена, что если она поднимется и начнет рыться в сумочке в поисках лекарств, он спросит ее, что это такое она делает. А если он спросит, она не сможет скрыть правды. У нее не было силы сопротивляться огню его испепеляющих глаз. Нет, лучше лежать и ждать, пока Эрл не принесет воду. Тогда, пока они вдвоем будут обсуждать дальнейший маршрут, она сможет выскользнуть и принять запретные таблетки.
Свет в комнате был слабым и мерцал, он раздражал ее и ей хотелось смежить веки, чтобы не видеть его фокусов. Буквально за секунду до этого мерцающий свет сформировал мираж у изножия ее постели – нечто с крыльями, точно у ночной бабочки, словно застыло в воздухе, а потом растворилось.
Около окна Джон опять читал вполголоса. Поначалу она уловила всего несколько слов:
«И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы…»
Она мгновенно узнала этот отрывок – его ни с чем нельзя было спутать.
Это были строчки из Откровений Иоана Богослова. Она знала эти слова наизусть. Он постоянно декламировал их на собраниях.
«И сказано было ей, чтобы она не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих».
Гаер любил Откровения. Он читал их гораздо чаще, чем Евангелия, которые он знал наизусть, но чьи слова не воодушевляли его так, как нервный ритм Откровений. Когда он читал Откровения, он словно наблюдал Апокалипсис и возбуждался от этого. Голос его приобретал иные интонации: поэзия, вместо того чтобы исходить из него, проходила сквозь него. Беспомощный в ее длани, он покорно продвигался от образа к образу – от ангелов к драконам, а потом – и к Блуднице вавилонской, на алом звере сидящей.
Вирджинии хотелось, чтобы он замолчал. Обычно ей нравилось слышать, как ее муж читает стихи из Откровений, но не сегодня. Сегодня слова звучали так, словно теряли свое значение, и она почувствовала – возможно, в первый раз, – что он не понимает того, что говорит, что, пока он вновь и вновь цитирует эти фразы, их суть улетучивается. Она неожиданно для себя презрительно хмыкнула. Гаер тут же прекратил чтение.
– В чем дело? – спросил он.
Она открыла глаза, раздраженная тем, что прервала его.
– Ни в чем, – сказала она.
– То, что я читаю, тебя расстроило? – ему необходимо было знать. Такой допрос был очередным испытанием, и она тут же дала задний ход.
– Нет, – сказала она, – разумеется, нет.
В дверном проеме между двумя комнатами Сэди наблюдала за выражением лица Вирджинии. Конечно, эта женщина лгала, чтение, разумеется, расстроило ее. Оно расстроило и Сэди, но лишь потому, что казалось таким мелодраматически жалким, наркотиком – эта мечта об Армагеддоне, которая выглядела скорее комически, нежели угрожающе.
– Скажи ему, – посоветовала она Вирджинии. – Давай! Скажи ему, что тебе это не нравится.
– К кому ты обращаешься? – сказал Бак. – Они же тебя не слышат.
Сэди не обратила внимания на замечание своего мужа.
– Да скажи же ты этому ублюдку, – настаивала она.
Но Вирджиния просто лежала, тогда как Гаер опять взялся за эту главу, его пыл казался еще более глупым, чем раньше.
"По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну, и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее – как лица человеческие.
И волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов".
Сэди покачала головой: просто-таки комикс ужасов, предназначенных, чтобы пугать детей. Почему людям нужно умереть, чтобы вырасти из подобной чуши?
– Скажи ему, – вновь вступила она, – скажи ему, до чего нелепо это звучит. – Как только эти слова сорвались у нее с губ, Вирджиния села на постели и сказала:
– Джон?
Сэди уставилась на нее, понуждая ее продолжать:
– Ну же! Ну!
– Неужели обязательно нужно все время говорить лишь о смерти? Это очень подавляет.
Сэди чуть не начала аплодировать, это было не совсем то, что она имела в виду, но каждый имеет право на свое мнение.
– Что ты сказала? – спросил ее Гаер, полагая, что, возможно, он неправильно ее понял. Неужели она бросает ему вызов?
Вирджиния поднесла к губам дрожащую руку, словно пытаясь задержать еще невысказанные слова, но тем не менее они вырвались.