– Чем ты занималась, Лаура-Мэй?
– Не обращай внимания, па, нет времени объяснять.
– Но отсюда вышли люди…
– Я знаю. Я знаю. Я хочу, чтобы ты позвонил шерифу в Панхандаль, понимаешь?
– Так что происходит?
– Неважно. Просто позвони Альвину и побыстрее, или у нас на руках будет еще один труп.
Мысль об убийстве слегка оживила Мильтона Кэйда. Он исчез, оставив свою дочь одеваться дальше. Лаура-Мэй знала, что в такую ночь, как эта, шериф Альвин Бейкер и его помощник вряд ли доберутся сюда быстро. А пока один Бог знает, что этот бешеный священник может натворить.
Из дверного проема Сэди наблюдала, как женщина одевается. Лаура-Мэй была довольно простенькой, по крайней мере, на критический взгляд Сэди, а ее бледная кожа делала ее почти бесплотной, невзирая на полную фигуру. Но вообще-то, подумала Сэди, я-то кто такая, чтобы осуждать человека за отсутствие вещественности? На себя погляди. И впервые за все тридцать лет она пожалела об отсутствии тела. Частично потому, что она не могла сыграть никакой роли в драме, которая стремительно разворачивалась вокруг.
В кухне внезапно протрезвевший Мильтон Кэйд названивал по телефону, пытаясь принудить к действиям людей из Панхандаля, тогда как Лаура-Мэй, которая уже закончила одеваться, открыла нижний ящик гардероба и извлекла оттуда кое-что. Сэди поглядела через плечо женщины, чтобы узнать, что там за трофей, и по ее телу пробежал холодок узнавания, а взгляд остановился на принадлежавшем ей когда-то пистолете. Так значит, именно Лаура-Мэй нашла пистолет, вот та шестилетняя растяпа, которая все время попадалась под ноги в коридоре тридцать лет назад, играла сама с собой и распевала песни в горячем, неподвижном воздухе.
Сэди с удовольствием вновь разглядывала орудие убийства. Может быть, подумала она, я все же оставила после себя кое-что, что может повлиять на будущее, может быть, я больше чем заголовок в бульварной газетенке и смутная память в стареющих головах. Она новым, живым взглядом наблюдала, как Лаура-Мэй натянула туфли и вышла в гудящую на улице бурю.
Вирджиния бессильно прислонилась к стене номера семь и глядела на смутную фигуру, маячившую в дверном проеме. Она позволила своей галлюцинации вести себя таким образом, и никогда за ее сорок с лишним лет она не слышала таких развратных уговоров. Но несмотря на то что призрак подступал к ней вновь и вновь, прижимал свое холодное тело к ее телу, касался своими ледяными, скользкими губами ее губ, он так и не смог переступить черту. Он пытался три раза, три раза те торопливые слова, которые он шептал ей на ухо, не стали явью. Теперь он охранял двери, готовясь, как она предполагала, к еще одной попытке. Она видела его лицо достаточно ясно и читала на нем стыд и растерянность. Может, подумала она, он так смотрит потому, что собирается убить меня?
Снаружи она услышала голос мужа, перекрывающий громовые раскаты, и протестующий голос Эрла, также на повышенных тонах. Они пререкались – это было очевидно. Она прислонилась к стене, пытаясь что-то сказать, а порождение ее бреда зловеще наблюдало за ней.
– Ничего у тебя не получилось, – сказала она.
Оно не ответило.
– Ты мне просто мерещишься, и у тебя ничего не получилось.
Призрак открыл рот и показал ей бледный язык. Она не понимала, почему он не исчезает, но, возможно, он так и будет таскаться за ней, пока не закончится действие пилюль. Не важно. Она выстояла перед тем худшим, что он мог сделать, и теперь, со временем, он наверняка оставит ее в покое. То, что он не смог взять ее силой, заставило ее почувствовать свою власть над ним.
Она подошла к двери, не испытывая больше страха. Он вышел из своего расслабленного состояния.
– Куда это ты идешь? – спросил он.
– Наружу, – ответила она, – помочь Эрлу.
– О! – сказал он ей. – Мы с тобой еще не закончили.
– Ты – всего лишь фантом, – убежденно сказала она. – Ты не можешь остановить меня.
Он усмехнулся ей. Усмешка была на три четверти злобной, но на четверть – обаятельной.
– Ты не права, Вирджиния, – сказал Бак. Больше не имело смысла морочить женщине голову, он устал от этой игры. И возможно, у него ничего и не получилось, потому что она предложила себя так легко, веря, что он – какой-то безвредный ночной кошмар. – Я – не бред, женщина, – сказал он. – Я – Бак Дарнинг. – Она поглядела на колеблющуюся фигуру и нахмурилась. Что это, какой-то новый трюк, который играет с ней ее психика?
– Тридцать лет назад меня застрелили в этой комнате. Вообще-то, как раз там, где ты сейчас стоишь.
Инстинктивно Вирджиния глянула на ковер себе под ноги, словно ожидая, что там все еще остались пятна крови.
– Мы вернулись сегодня, Сэди и я, – продолжал призрак. – Остановка на одну ночь на Бойне Любви. Так назвали это место, ты знаешь? Люди приходили сюда, чтобы просто поглядеть на вот эту комнату, просто поглядеть, где это Сэди Дарнинг застрелила своего мужа Бака. Больные люди, как ты думаешь, Вирджиния? Они больше интересуются убийством, а не любовью. Я – не такой… Я всегда любил любовь, знаешь ли. Вообще-то, это единственное, к чему я был хоть как-то способен.
– Ты лгал мне, – сказала она. – Ты использовалменя.
– Да я еще не закончил, – пообещал Бак. – На самом деле я только-только начал.
Он пошел к ней от двери, но на этот раз она подготовилась. Как только он дотронулся до нее и дымка вновь оделась плотью, она изо всех сил ударила его. Бак отодвинулся, чтобы избежать удара, и она проскочила мимо него к двери. Распущенные волосы залепили ей глаза, но она на ощупь пробиралась к свободе. Туманная рука схватила ее, но хватка была слишком слабой и соскользнула.
– Я буду ждать, – крикнул Бак ей вслед, в то время, как она бежала по коридору навстречу буре. – Ты меня слышишь, сука? Я буду ждать!
Он вовсе не мучился от своего промаха. Она ведь вернется, верно? А он, невидимый никем, кроме женщины, на этот раз сможет извлечь из этого пользу. Если она расскажет своим спутникам, что она видит его, они подумают, что она не в себе, – и может, запрут ее, а тогда уж он останется с ней один на один. Нет, тут он должен взять верх. Она вернется продрогшая, ее платье прилипнет к телу, возможно, она будет испугана, в слезах, слишком слабая, чтобы сопротивляться его попыткам. Уж тогда они закатят отличную музыку. О, да! Пока она не будет умолять его остановиться.
Сэди вышла наружу вслед за Лаурой-Мэй.
– Куда ты идешь? – спрашивал Мильтон свою дочь, но она не ответила. – Иисусе! – воскликнул он ей вслед, что означало, что он заметил. – Где ты раздобыла эту пушку?
Дождь был чудовищным. Он колотил о землю, о последние листья тополя, по крыше, по голове. Он за секунду промочил волосы Лауры-Мэй, распластав их по лбу и по шее.
– Эрл! – кричала она. – Где ты? Эрл! – Она побежала через стоянку, на бегу выкрикивая его имя. Дождь превратил пыль в густую грязь, которая хватала ее за щиколотки. Она добежала до второго здания. Несколько гостей, которых разбудили вопли Гаера, глядели на нее из окон. Некоторые двери были открыты; какой-то мужчина с банкой пива в руке стоял в дверном проеме и требовал, чтобы ему объяснили, что тут происходит. – Люди все носятся как сумасшедшие, – сказал он. – Развопились тут. Мы сюда приехали, чтобы побыть в тишине, Господи Боже. – Девушка младше его лет на двадцать выглянула из-за плеча любителя пива.
– У нее пистолет, Двайн, – сказала она. – Ты видишь?
– Куда они ушли? – спросила Лаура-Мэй любителя пива.
– Кто? – ответил Двайн.
– Сумасшедшие! – проорала Лаура-Мэй, стараясь перекричать еще один раскат грома.
– Они завернули за контору, – сказал Двайн, глядя скорее на пистолет, чем на Лауру-Мэй. – Их здесь нет. В самом деле, нет.
Лаура-Мэй вновь побежала к конторе. Дождь и молнии слепили ее, и она с трудом удерживала равновесие в скользкой грязи.
– Эрл! – кричала она. – Ты здесь?
Сэди неотрывно следовала за ней. Эта Кэйд была отважной, сомнения нет, но в ее голосе звучала истерическая нотка, которая Сэди очень не понравилась. Это дело (убийство) требует хладнокровия. Нужно делать все небрежно, почти не думая, как будто вы выключаете радио или прихлопываете комара. Паника послужит лишь помехой, страсть – тоже. Вот почему, когда она вынула свой Смит-и-Вессон и наставила его на Бака, в ней не было и следа гнева, который толкал бы ее под руку, мешая попасть в цель. Вот поэтому, рассудив как следует, они и послали ее на электрический стул. Не потому, что она вообще сделала это, но потому, что сделала слишком хорошо.