– Подозреваемый?
– Да никогда в жизни. Мы ищем маньяка, Карнеги. Большого, сильного. Дикого.
– А когда ее ранили? До или после?
Хендрикс нахмурился.
– Не знаю. После вскрытия станет известно больше. Но я бы сказал, что наш парень был в исступлении. Скорее всего, эти раны были нанесены одновременно с изнасилованием.
Обычно флегматичные черты Карнеги исказились в удивлении:
– Одновременно?
Хендрикс пожал плечами.
– Вожделение – забавная штука, – сказал он.
– Жутко забавная, – последовал испуганный ответ.
Карнеги велел водителю высадить его за полмили от дома, чтобы немного пройтись пешком и поразмыслить перед тем, как прийти домой, где его ждут горячий шоколад и дремота. Этот ритуал соблюдался чуть ли не с религиозным рвением, даже когда инспектор был уставшим как собака. Он привык выбрасывать из головы все служебные заботы до того, как переступит порог дома, – давний опыт показал, что если дома он будет продолжать думать о расследовании, это не поможет ни расследованию, ни его семейной жизни. Он узнал об этом слишком поздно, чтобы помешать жене уйти, а детям – отдалиться, но тем не менее, этого принципа он придерживался твердо.
Сегодня он шел медленно, чтобы развеялось тяжелое ощущение, которое принес этот вечер. Путь его проходил мимо маленького кинотеатра, который, как он прочел в местной газете, скоро будет снесен. Он не удивился. Он не был святошей, но раздражение, вызванное кинематографом, усиливалось у него с каждым годом. Репертуар на неделю только подтверждал это: сплошные фильмы ужасов. Зловещие и примитивные, если судить по рекламным плакатам с их бесстыдной гиперболизацией и утрированной жестокостью. «Ты можешь больше не уснуть!» – гласило одно из названий, а под ним – женщина, вполне бодрствующая, пятилась от надвигающейся на нее тени двухголового мужчины. Эти банальные образы деятели массового искусства до сих пор использовали, чтобы напугать бесхитростных зрителей. Блуждающие мертвецы; буйство природы, мстящей цивилизованному миру; вампиры, знамения, огнепроходцы, чудовищные бури – вся эта чушь, которая и раньше нравилась публике. Они были до смешного нелепы – среди всего этого набора опереточных ужасов ничто не могло сравниться с обыденными человеческими преступлениями, с ужасом (или его последствиями), который встречал Карнеги чуть ли не ежедневно, выполняя свои профессиональные обязанности. Перед его мысленным взором проплывали картины: мертвецы, освещенные вспышками полицейских фотографов, лежащие вниз лицом, точно ненужный хлам, и живые, чей взгляд ясно представлялся ему – голодный взгляд, жаждущий секса, наркотиков, чужой боли. Что было бы, если бы именно ЭТО они рисовали на своих афишах?
Когда он добрался до дома, в тени за гаражом закричал ребенок. Карнеги вздрогнул и остановился. Крик повторился, и на этот раз Карнеги понял, что это было. Не ребенок, нет, – кот или коты, которые обменивались любовными призывами в темном проулке. Он направился туда, чтобы шугануть их. Весь проулок провонял острым запахом секреторных желез. Ему не было нужды кричать – шаги распугали животных. Они прыснули во все стороны – не парочка, а полдюжины; он явно прервал уютную оргию. Однако он все равно опоздал – с царящим вокруг запахом уже нельзя было справиться.
Карнеги невыразительно смотрел на выставку видеомагнитофонов и мониторов, которая расположилась у него в конторе.
– Господи помилуй, что это такое? – произнес он. – Видеозаписи, – сказал Бойл, его помощник. – Из лаборатории. Я думаю, вам нужно просмотреть их, сэр.
Хоть они и работали вместе уже семь месяцев, Карнеги не слишком-то любил Бойла. Под лощеной оболочкой таилось бешеное честолюбие. Будь Бойл вполовину моложе, это казалось бы естественным, но ему было уже далеко за тридцать и амбиции его были почти маниакальными. Эта сегодняшняя выставка оборудования, на которую Карнеги наткнулся, едва войдя в контору, была как раз в стиле Бойла – показательная сверх меры.
– Для чего столько экранов? – кисло спросил Карнеги. – Что, мне нужен стереопоказ?
– У них там было три камеры, которые снимали одновременно, сэр. Фиксировали эксперимент одновременно с нескольких точек.
– Какой эксперимент?
Бойл жестом указал своему начальнику на стул. Подобострастен до предела, подумал Карнеги, не много же тебе будет от этого толку.
– Все в порядке, – говорил Бойл лаборанту у видеоустройства. – Начинайте.
Карнеги потягивал горячий шоколад, который притащил с собой. Этот напиток был одной из его немногих слабостей. Если машинка, которая его готовит, когда-нибудь сломается, он будет несчастным человеком. Он поглядел на три экрана. Неожиданно на них появились титры. «Проект Слепой Мальчик, – гласила надпись. – Секретно».
– Слепой мальчик? – спросил Карнеги. – Что это? Или, вернее, кто?
– Очевидно, это какое-то кодовое слово, – ответил Бойл.
– Слепой мальчик, слепой мальчик, – повторял Карнеги, словно пытаясь вбить эти слова себе в подсознание, но прежде чем он как-то осознал их, все три экрана начали показывать разное. Хоть на них был изображен один и тот же объект – мужчина в очках с двойными линзами, лет под тридцать, сидящий в кресле, – но каждый монитор показывал эту сцену под различным углом. Один из них показывал объект в полный рост и профиль, другой – на три четверти и под углом сверху, а третий – спереди, и на мониторе были лишь голова и плечи мужчины, отснятые через стекло бокса спереди. Все эти три изображения были черно-белые, и ни одно из них не было нормально отцентрировано и сфокусировано. И действительно, уже когда пленки начали прокручиваться, кто-то все еще улаживал эти неурядицы. Объект о чем-то доброжелательно болтал с женщиной – в ней с первого взгляда можно было опознать погибшую, – прилаживающей ему на лоб электроды. О чем они говорили, уловить было трудно, потому что акустика камеры плохо действовала как на аппаратуру, так и на слушателей.
– Женщина – это доктор Дано, – услужливо подсказал Бойл. – Жертва.
– Да, – сказал Карнеги, внимательно наблюдая за экранами. – И сколько идут все эти приготовления?
– Довольно долго. Большая часть разговоров не несет никакой информации.
– Ну, давайте поглядим на то, что несет информацию.
– Прокручивайте быстрее, – сказал Бойл. Лаборант подчинился, и фигуры на трех экранах задергались и завизжали, точно комедианты.
– Погодите, – велел Бойл. – Немного вернитесь обратно! – Лаборант вновь сделал так, как он велел. – Вот! – сказал Бойл. – Остановитесь тут! А теперь пускайте с нормальной скоростью. – Действие возобновилось в нормальном темпе. – Вот где оно по-настоящему начинается, сэр.
Карнеги уже прикончил свой горячий шоколад и опустил палец в густую массу на дне чашки, чтобы сбросить на язык последние капли. На экране доктор Данс приближалась к тому типу со шприцем, потом оттянула кожу у локтя и ввела что-то. Не в первый раз с тех пор, как он зашел в лабораторию Хьюма, Карнеги пытался угадать, чем они там на самом деле занимались. Было ли то, что отображалось на экранах, фармакологическим исследованием? Но сверхсекретность эксперимента, проводимого поздней ночью в опустевшем здании, заставляла предположить, что это было что-то иное. Да и эта надпись на экране – «Секретно!». То, что они сейчас наблюдали, было явно не предназначено для посторонних глаз.
– Вам удобно? – спросил какой-то мужчина вне поля зрения камер. Человек в кресле кивнул. Очки с него сняли, и без них он выглядел слегка растерянным. Ничем не примечательное лицо, подумал Карнеги, этот тип, имени которого он до сих пор не знал, не был ни Адонисом, ни Квазимодо. Он слегка откинулся в кресле, и его жидкие, бесцветные волосы коснулись плеч.
– Я в порядке, доктор Веллес, – ответил он тому, кто стоял вне поля зрения камер.
– Вам не жарко? Вы не потеете?
– Да нет, вообще-то, – слегка извиняясь, ответила морская свинка. – Я чувствую себя, как обычно.
Похоже на то, подумал Карнеги и обратился к Бойлу:
– Вы просмотрели эти ленты до конца?