Она опять, более осторожно, подошла к окну. Воздух дрожал, она слышала откуда-то тихое повизгивание, хотя и не знала, откуда это доносится, изнутри или снаружи. Снова она приблизила лицо к необструганным доскам и внезапно что-то прыгнуло на окно. Теперь она вскрикнула. Изнутри раздавался царапающий звук, словно скребли ногтями по дереву.
Собака! И большая, если прыгает так высоко.
– Дура, – произнесла Элен, обращаясь к себе самой. Неожиданно она вспотела.
Царапанье прекратилось так же быстро, как и началось, но она не могла заставить себя вернуться к окну. Очевидно, рабочие, заколачивавшие дом, не потрудились осмотреть его и по ошибке заперли там животное. Оно проголодалось, Элен слышала, как оно пускает слюну, и была рада, что не попыталась войти. Собака, голодная, может, даже взбесившаяся, в зловонной темноте могла вцепиться ей в горло.
Элен посмотрела на заколоченное окно. Щели между досками были едва ли в полдюйма шириной, но она чувствовала, что животное встало на задние лапы с другой стороны, следя за нею сквозь щель. Теперь, когда ее дыхание стало ровным, она слышала чужое разгоряченное дыхание; она слышала, как когти скребут подоконник.
– Проклятая тварь… – сказала она. – Черт с тобой, оставайся там.
Она попятилась к воротам. Мириады мокриц и пауков, спугнутые со своих мест перемещением ковров у ворот, суетились под ногами и отыскивали для нового дома местечко потемнее.
Элен затворила за собой ворота. Проходя вдоль фасадной стороны квартала, она услышала рев сирен; отвратительный двойной, то возвышающийся, то опадающий звук, от которого шевелились волосы на затылке. Сирены приближались. Она прибавила ходу и попала в Баттс Корт как раз тогда, когда несколько полисменов шагали по траве, обогнув костер, а скорая помощь, въехав на тротуар, покатила в конец двора.
Люди появлялись из дверей и стояли на балконах, глядя вниз. Другие, не скрывая любопытства, спешили присоединиться к столпившимся во дворе. Элен показалось, что сердце у нее оборвалось, когда она поняла, гденаходится центр внимания: у порога дома Анни-Мари. Полиция расчищала путь сквозь толпу для работников скорой помощи. Вторая полицейская машина последовала по тротуару в том же направлении, что и скорая помощь, из машины вылезли два полицейских в гражданской одежде.
Она подошла к столпившимся. Зрители, обмениваясь короткими репликами, говорили тихими голосами; несколько женщин постарше плакали. Она попыталась взглянуть поверх голов, но ничего не увидела. Повернувшись к бородатому мужчине, на плечах у которого сидел ребенок, она спросила, что происходит. Тот не знал. Говорят, кто-то умер, но он не уверен.
– Анни-Мари? – спросила она.
Женщина впереди нее обернулась и сказала:
– Вы ее знаете? – в голосе ее слышалось чуть ли не благоговение.
– Чуть-чуть, – нерешительно ответила Элен. – Вы не скажете, что случилось?
Женщина инстинктивно прикрыла рот рукой, словно для того, чтобы не дать вырваться словам. Это не помогло.
– Ребенок, – сказала она.
– Керри?
– Кто-то забрался в дом с черного хода и перерезал ему горло.
Элен почувствовала, что опять вспотела. Перед ее внутренним взором возникла картинка: газета во дворе Анни-Мари взмыла и опустилась.
– Нет, – прошептала она.
– Точно.
Она смотрела на стоящую перед ней вестницу судьбы, а губы сами говорили: «Нет». В это невозможно было поверить, и все-таки никакие самоуговоры не спасали от крепнущего осознания ужасного.
Она повернулась к женщине спиной и заковыляла прочь. Она знала: тут не на что смотреть, да если бы и было, она не желала видеть. Эти люди, все возникавшие на порогах домов, по мере того как расходились слухи, демонстрировали любопытство, рождавшее в ней отвращение. Она была не из них, и никогда не будет.Она хотела колотить по этим разгоряченным лицам, чтобы привести людей в чувство, хотела крикнуть: «Вы собрались поглазеть на боль и горе. Зачем? Почему?» Но у нее не осталось на это мужества. Отвращение лишило ее всех сил, кроме силы на то, чтобы уйти прочь, оставив развлекающуюся толпу.
Тревор вернулся домой. Он и не пытался объяснить свое отсутствие, а ждал, пока она сама начнет его допрашивать. Увидев, что она и не собирается этого делать, он напустил на себя легкое добродушие, что было еще хуже, чем выжидающее молчание. Элен смутно понимала, что отсутствие интереса с ее стороны, возможно, больше обескуражило его, чем ожидаемый спектакль. Но ее это не волновало.
Она настроила радиоприемник на местное вещание и слушала новости. Сказанное женщиной в толпе подтвердилось. Керри Латимер был мертв. Неизвестный или неизвестные проникли в дом через заднюю дверь и убили ребенка, который играл в кухне на полу. Полицейский чин, ведающий связями с общественностью, нес обычные пошлости, называя смерть Керри «неописуемым преступлением», а злодея «опасной и глубоко ненормальной личностью». Один раз риторика даже выглядела уместной, и голос мужчины явно дрогнул, когда он говорил о сцене, представшей глазам полицейских в кухне Анни-Мари.
– Радио? Зачем? – внезапно спросил Тревор, когда Элен трижды прослушала сводку новостей от начала до конца. Она не видела причин скрывать от него свои переживания, испытанные на Спектор-стрит; рано или поздно, он все равно бы узнал. Бесцветным голосом она кратко обрисовала ему случившееся в Баттс Корте. "Анни-Мари – это та женщина, которую ты первой встретила, когда ездила туда, верно?
Она кивнула, надеясь, что больше он не станет задавать вопросов. Она чувствовала, что вот-вот разрыдается, и не хотела, чтобы он видел ее слезы.
– Значит, ты была права, – сказал он.
– Права?
– Насчет местного маньяка.
– Нет, – сказала она. – Нет.
– Но ребенок…
Она встала и подошла к окну. С высоты двух этажей она глядела на темнеющую внизу улицу. Почему она ощущала необходимость столь последовательно отрицать версию о тайном сговоре? Почему теперь она молила, чтобы Парселл оказался прав, и все рассказанное ей оказалось ложью? Она опять и опять возвращалась в мыслях к тому, какой была Анни-Мари, когда Элен посетила ее в последний раз: бледная, нервная, ожидающая.Она будто ждала чьего-то прибытия, разве не так? Она страстно хотела отпугнуть нежелательную посетительницу, чтобы вернуться к своему ожиданию. Но ожиданию чего, кого?Может ли быть, что Анни-Мари действительно знала убийцу? Возможно, пригласила его в дом?
– Надеюсь, они отыщут ублюдка, – сказала она, продолжая глядеть на улицу.
– Отыщут, – ответил Тревор. – Детоубийца, мой Бог. Они займутся этим в первую очередь.
На углу улицы появился человек, он повернулся и свистнул. Большая восточно-европейская овчарка возникла у его ног, и оба они отправились дальше, к Собору.
– Собака, – пробормотала Элен.
– Что?
За всем последующим она забыла о собаке. Теперь испытанное потрясение, когда та прыгнула на окно, накатило опять.
– Какая собака? – настаивал Тревор.
– Сегодня я вернулась в квартиру, где фотографировала граффити. Там была собака. Запертая.
– Ну и что?
– Она умрет с голоду. Никто не знает, что она там.
– Откуда ты знаешь, может, она заперта там, как в конуре?
– Она производила такой шум, – сказала Элен.
– Собаки лают, – ответил Тревор. – Вот и все, на что они годятся.
– Нет… – сказала Элен очень спокойно, вспоминая звуки внутри заколоченного дома. – Она не лаяла.
– Забудь собаку, – предложил Тревор. – И ребенка. Тут ничего не поделаешь. Ты просто приобрела опыт.
Его слова отражали ее собственные мысли, возникавшие чуть раньше, в тот же день, нотогда она почему-то не могла подобрать слов, чтобы сформулировать их, – эта уверенность рухнула за несколько последних часов. Никто никогда не приобретал опыт просто так,опыт всегда накладывает свою метку. Иногда это только царапина, а случается, отрывает руки и ноги. Она не знала, насколько серьезно теперешнее ранение, но знала, – оно много глубже, чем можно представить, и это ее пугало.