– Он сложнее, чем в книге, – ответил Зибенштерн. – Что, в сущности, не является большой заслугой. В романе он стремился заполучить только власть и богатство, а здесь, в ночных убежищах… Понимаешь, он придерживается определённых принципов и убеждений. И он твёрдо верит в учение о Liber Incognitus.
Слушая Зибенштерна, Фурия рассеянно скользила взглядом по капитанской рубке. Только теперь она поняла, что на капитанском мостике «Флёр» не было ни штурвала, ни рычагов, ни кнопок. Было только кресло, похожее на трон, стоявшее на возвышении и обращённое вперёд. Оно чем-то напомнило её старое кресло в имении, и, подойдя поближе, она удостоверилась, что капитанское кресло действительно очень походило на её старое, говорящее. Ветер и осадки разрушили кожаную обивку и подушки, и взору Фурии предстал остов, украшенный микроскопической резьбой, – дерево покрывали ряды букв. Кое-где буквы стёрлись, но большинство строк, вероятно, можно было прочесть – правда, для этого понадобилась бы лупа.
– В этом кресле сидел капитан «Флёр», управлявший кораблём единственно с помощью библиомантической мысленной связи с ним, – объяснил Зибенштерн. – Сядь и попробуй.
Фурия со страхом забралась на дряхлое кресло, устроилась на нём, хотя острые края и ржавые пружины врезались в тело. Но уже спустя пару секунд ей захотелось вскочить с него.
– Сосредоточься, – сказал Зибенштерн.
– Не могу: здесь невозможно сидеть.
Он тихонько вздохнул, когда она слезла с кресла. На самом деле что-то ощутить ей удалось – то же незримое присутствие дальнего эха библиомантики, – но Фурия не хотела, чтобы Зибенштерн пронюхал об этом.
Вместе они перешагнули через раму, в которой когда-то висела распашная дверь – обе створки двери были выломаны давным-давно. Перед ними раскинулась верхняя палуба «Флёр де Мари» – огромное пространство, открытое всем ветрам, с наносами из пыли и пепла, доходившими до щиколоток, усеянное камнями и обломками скал, поднятыми высоко в воздух и занесёнными сюда ужасными смерчами ночных убежищ.
Вслед за Зибенштерном Фурия подошла к проржавевшему ограждению и вместе с ним взглянула вниз, на каменистую пустыню, на цепочку сторожевых огней и дальше, на горизонт. По ту сторону горной гряды костры, полыхавшие в лагере чернильных поганок, отбрасывали оранжево-красные отблески на проносящиеся по небу облака, нависавшие над скалами.
– Ты упоминал о кораблях-порталах в «Книгах творения»? – Фурии приходилось повышать голос, чтобы перекричать порывы ветра. Клюв петушиной книги снова забился глубоко в её карман.
– Нет, – ответил Зибенштерн. – Я многого не предусмотрел, да и не хотел слишком многого. Но всё написанное мной всё быстрее выходило из-под контроля. – Казалось, следующие свои слова он тщательно взвешивает. – Особенно с тех пор, как в мире объявился некто, так же способный влиять на прошлое и настоящее.
– Но Федра уже сорок лет находится здесь, в…
– Я имею в виду не Федру, а тебя, Фурия.
Наверное, ей следовало бы удивиться. Возможно, ужаснуться или почувствовать себя польщённой. Вместо этого она ничего не ощутила. Она просто продолжала смотреть вдаль, в непроглядную ночь, ощущая, как Зибенштерн искоса смотрит на неё.
– Ты ведь читала «Книги творения», правда? – спросил он.
– Только первые два тома, и потом ещё одиннадцатый. В своих заметках Ариэль дошёл до седьмого тома, когда до него добрался убийца, посланный Федрой. Что содержат остальные тома, не знает никто, кроме тебя.
– Федра не приказывала убить Ариэля или кого-либо ещё. Экслибр должен был украсть одиннадцатый том, и всё.
– Почему именно одиннадцатый?
– Потому что в нём предсказывается появление экслибров – одно из необдуманных пророчеств, которые я лишь обозначил и которые затем неожиданно вырвались из-под контроля и зажили собственной жизнью. Как навязчивая идея, которую ты записываешь, чтобы от неё отделаться, не предполагая, как долго ещё она будет тебя преследовать. Если бы я знал, какие последствия будут иметь несколько опрометчивых предложений… Но я тогда не ведал, что творил.
– Ну, в любом случае ты был очень изобретателен.
– Долгое время я вообще не принимал всего этого всерьёз. Весь этот проект мира, законы библиомантики… Это была просто игра, способ убить время для человека, который не знает, про что бы ему такое написать. По мере того как написанное начинало сбываться, я постепенно стал понимать, что нужно быть осторожным. Бремя ответственности давило на меня слишком сильно, поэтому в последнем, двадцать четвёртом, томе у меня есть персонаж, который описывает мне мир библиомантики из будущего и подаёт мне самую мысль о его создании.