— Ты сам виноват, существо. Надо было задать мне параметры твоей поверхности — откуда мне было знать, что она так легко варьируется? Кстати, ты тогда все-таки не ушел до конца. Я замучился выталкивать вовне твои мелкие кусочки. Больше так не делай.
— Не буду, если ты, в свою очередь, больше не будешь играть со мной в мясорубку и котлету. Только не резонируй с этими дурацкими переменными! Давай, тащи сюда свою поверхность.
— И зачем я только с тобой общаюсь? — пробурчал мурлыкающий голос. — Ладно, держи. Имей в виду, мне не так-то просто становиться неопределенным в стабильной точке и наоборот. Делай свое дело и покинь меня.
Фигурным пузырем, вздувшимся в золотистом тумане, передо мной возник знакомый силуэт арабского Кота в Сапогах — к полной неожиданности Суок, которая, икнув от испуга, спряталась за мою ногу. Пощекотав ей пальцами ушко, я окинул взглядом скрестившего руки на груди ракшаса и потянул из кармана фотоаппарат.
Прицел… Щелк! Какой сердитый.
— Стой!
— Да?
— Что за странные варианты ты сейчас задал?
— В каком смысле?
— В прямом.
— Я не понимаю тебя.
— Как меня утомили эти асимптоты. Существо, ты сейчас задал целый веерный пакет переменных самого разного разряда. Что это было?
Я покосился на фотоаппарат. Может, на него это так действует?
— Понятия не имею, честно говоря. Давай-ка повторим, чтобы выяснить. Тебе, надеюсь, не слишком неприятно?
— Неприятно? Пожалуй, нет. Неопределенности они не несут и могут вписаться в мои формулы. Неожиданно — это уже другой резонанс. Предупреждать же надо!
— Слушай, Келли, прекрати уже ныть. Утомляешь. Ничего с тобой не случилось.
— Что такое «ныть»?
— Заниматься тем, чем ты занимался как раз перед этим. Внимание, я начинаю…
Щелк!
— Вот, опять оно! Размер пакета иной, но разряды сохранились. И задаешь этот пакет ТЫ!
— Это не я. Это, скажем так, устройство. Долго объяснять. Покажи, что именно излучает.
— «Показать»?
— Мать тво… — я с трудом взял себя в руки. Этот имбецил и святого Петра до грудков доведет. — Ладно. Искриви свою поверхность так, чтобы относительно тонкий и длинный ее край находился рядом с источником переменных.
Не то чтобы мне на самом деле было интересно, что именно скребет ему задницу, но… в таком деле лучше выяснить все заранее. От исхода нашей встречи зависела судьба всего плана.
Кот наморщил лоб, почесал в затылке и неуверенно протянул вперед лапу — или руку? Указательный палец медленно приблизился к аппарату и навис над блестящим окошечком вспышки.
— Ах, вот оно что! Но ведь это просто свет.
— Я не резонирую с понятием «свет». Что это?
— Но ведь ты сам светишься. Что тут неясного?
— Свечусь? Как это?
— Забей. Просто знай, что это тебе свойственно.
— Нет, погоди, — он возбужденно заходил из стороны в сторону. — Сперва я узнаю, что в моей поверхности разрыва находится какой-то «кот», теперь я еще и «свечусь»! Чего я еще о себе не знаю? Ну-ка рассказывай!
— Откуда мне знать, насчет чего ты в курсе, а насчет чего — нет? Я здесь не за этим, в конце концов. Ты все еще хочешь взглянуть на кота?
— М-р-р-р… разумеется.
— Воспринимай информацию, идущую от этой поверхности, — я настроил яркость дисплея на максимум.
Демон Кеплера — или то место, где его как раз не было, — наклонился к аппарату и некоторое время с интересом изучал снимки.
— Занятно… Это похоже на тебя, существо. По форме.
— Доволен ли ты?
— Да. Теперь расскажи мне про свет.
Я покачал головой.
— Не так быстро. Тебе не кажется, что в наших отношениях не хватает константы?
— Какой константы?
— Элементарной. Не извлекая для себя никакой выгоды, я пришел к тебе и дополнил твою картину Вселенной. Не будет ли логичным с твоей стороны сделать что-нибудь для меня? Тогда недостача пропадет и тождество стабилизируется.
Тьфу. Облекать мысли в математические формулировки невероятно утомительно.
— Хм… Пожалуй, ты прав, существо, это логично. Чего же ты хочешь?
— Твоя протяженность ведь ограничена Вселенной, так?
— Конечно, — слегка самодовольно мурлыкнул он.
— Можешь ли ты найти в своем поле точку с определенными параметрами и доставить меня к ней?
Где-то далеко забили беззвучные барабаны. Его ответ очень многое решал…
И решил-таки.
— Разумеется, могу. Каковы параметры точки?
— Покажи ему, Бэрри-Белл, — я протянул вперед руку с мерцавшим на ногте указательного пальца духом.
Ярко-желтая искорка вспухла и налилась красным. Потом в ней начали пульсировать черные вспышки, замелькали рваные картинки. Я поспешно прикрыл рукой глаза Суок. Через несколько секунд я решил отвернуться и сам.
Некоторое время прошло в молчании.
— Понятно… Очень интересное уравнение. И оно действительно не так давно вошло в мое поле.
— Можешь доставить меня к этой точке?
— Я же сказал, что могу.
— Тогда открой дверь туда.
— Какую дверь?
— В поверхности разрыва. Как в прошлый раз.
Пожав плечами, кот пошарил у себя в ухе и извлек оттуда здоровенный дверной проем. Только не просите меня описать, как это выглядело.
— Счастливо оставаться, — я взялся за ручку.
— Эй, постой, а как же свет?
— Увы, не имею возможности, — видя, что он протестующе открыл рот, я поднял ладонь: — Только давай без истерик, хорошо? Поищи себе другого рассказчика. А я занят.
— Но я хочу знать.
— Значит, кто-нибудь к тебе заглянет и объяснит. Смотри на жизнь позитивно: я ведь все равно покидаю твое поле. Значит, пропадает асимптота. Обижаться не на что.
Полузабытый порыв ветра, толкнувший нас с дочерью за дверь, больше всего напоминал раздраженный пинок под зад.
Чернота.
После мягкого сияния тела Келли новое место казалось слитком твердого мрака. Именно твердого — хотя здесь я был абсолютно свободен, в отличие от золотого тумана. В этой темноте свет выжить не мог, потому что его там никогда не было. Она не знала его и не пожелала бы с ним уживаться. И вместе с тем я видел каждую деталь, каждую соринку на сером каменистом плато, длинным мысом нависавшем над бескрайним и бездонным провалом — то ли Бездной Ерквиста, то ли Изначальной Ночью Гинунгагап. Слепое небо над нами было цвета сгоревшего угля.
Свесив с обрыва ноги, спиной к нам сидела сгорбленная маленькая фигурка в красном.
Мы ступили на плато. Облачка серой пыли медленно всколыхнулись в воздух.
— Здравствуй, Пятая.
Какое-то мгновение тишина лениво колыхалась над миром темным матовым плащом.
— Я не… Пятая…
Сами боги возмездия содрогнулись бы от звука этого ломкого, шуршащего голоса. Спина сгорбилась еще сильнее. Золотые волосы задрожали в пыли. Ее руки стискивали что-то у шеи, она покачивалась взад-вперед, словно пытаясь вдохнуть.
— Я не… не Пятая…
Я молча ждал. И она сникла вконец, уронив руки.
— Я… ничья.
По-прежнему держа Суок за руку, я быстро прикоснулся к ее разуму.
Ты слышишь меня? Да, конечно. Ты так давно со мной не говорил! Послушай меня, дочь, это серьезно. Да, Отец? Делай все, как я говорю. Не удивляйся, если тебе это покажется странным. Так надо. Хорошо, Отец. Я люблю тебя. Я тебя тоже, дочь. Верь мне. Я верю.
Выпустив ее ладонь, я беззвучно скользнул в темноту и двинулся по кругу, огибая нашу визави.
— Тебе не кажется, что встречать посетителей стоит, повернувшись к ним лицом?
— Кто ты такой? — не поворачиваясь, она слабо приподняла голову.
— Я тот, кто сидит в пруду. Тот, кто живет за зеркалом. Отражение человека без имени и души. Смеющийся Факельщик в бумажной маске.
— Зачем ты здесь? — она повернула голову в мою сторону и вдруг недоуменно зашарила глазами в пустоте.
Она не видит меня? Прекрасно. Мне самому густой мрак не создавал никаких затруднений. И мне было весьма глубоко наплевать, почему. К лучшему. Все к лучшему.