Изменение… Я уже устал вести счет тем изменениям, что внес. Понятия не имею, как я это делал. Должно быть, Белая Карта наконец поимела совесть. Ага, спереди и сзади. Надо думать, с меня пример взяла. Херову ублюдку — херовое могущество. Amen. Надо будет вырезать это у себя на лбу.
Я не знаю, в какой именно момент этот сумасшедший бег сквозь зеркала и двери из средства стал самоцелью. Очень плохо помню те места и пространства, которые успел миновать до того, как понял, что все делаю не так. Помню только, что в самом начале преодолел какую-то здоровенную расщелину одним прыжком. Ну прямо олень легконогий. О да, олень. Самое точное сравнение. Трусливая дичь, весь смысл существования которой — вечный бег и страх попасться. Вон какие рога отрастил ветвистые. Н-недоумок…
Что говорит дичи, что охотник близко? Запах? Нет. Слух. Я тоже слышу. Не звук шагов и не скрип тетивы — музыку. Теперь она всегда со мной — полузабытая песня без слов, которую я когда-то любил. Она звучит неумолчно в моих ушах, делаясь слышнее, когда… О, злая насмешка судьбы! Так мог бы петь лунный луч на морской волне — тихий и мягкий девичий голос, напевающий гимн скрытой кольцами камня и тумана планеты судьбы. Он перестанет петь, когда меня перестанут искать. Я жду этого дня и знаю — о, знаю! — что он никогда не наступит.
Изменение… Я почти ничего не ел и совсем не спал. Два или три раза мне удалось слегка подкрепиться ягодами и водой в безлюдных мирах, через которые нес меня бег. Я уже начал тогда вносить коррективы и знал, что меня ждет, но все же не смог сдержать мучительного стона, когда зеленоватая муть стоячего озерца отразила то, во что я превратился. Стон тут же заглох, я зажал себе рот обеими руками — нельзя, нельзя привлекать внимания! И снова бег.
Стань тенью для зла, бедный сын Тумы, и страшный Ча не поймает тебя. Откуда? Да хрен его знает, откуда.
Если хочешь, чтобы твой след потерялся — измени форму стопы. Удлини ногу. Смени осанку. И так далее, и так далее… Я решил стать кем-то другим. Кем-то, от кого та, чье имя я уже не вправе произносить, отпрянет с отвращением, не признав в этом существе меня.
И я стал. И продолжаю становиться до сих пор.
Изменение.
Я вновь оглядел свое тело. Ростом стал повыше и в талии поуже, зато сильно раздался в плечах — впрочем, это скорее плечи будто отделились от туловища, вынесенные в стороны на крепких горизонтальных костях. Мою одежду разорвали острые грани хрустального леса, и я был наг; впрочем, нагота — привилегия человека. Существо же, чья плоть представляет собой мешанину из жил, мускулов и мерзкого вида черной чешуи, человеком быть явно не может. Ведь правда?
Бежать удобнее с твердой подошвой — я заменил ступни на копыта.
Цепляться и подтягиваться с человеческой ладонью непросто — я добавил пальцев на руки.
Она помнит мое лицо — я срезал себе лицо. Вместо него отныне — гладкая костяная маска с прорезями для глаз.
И только рога возникли сами собой. Ветвистые алые рога.
Впрочем, оно и к лучшему. Ее Отец рогов не носил.
Чувствительная жилка где-то глубоко внутри глухо дрогнула. «На-ла, ла-ла-ла-на-на, на-ла-ла-на-на, на-на-а-а-а-а…» — ворвалась в эфир песня смерти, и я рывком поднялся. Ты снова поблизости. Значит, надо бежать.
Не найди меня, пожалуйста. Никогда.
Изменение. Еще и еще одно.
— Ну-ну-ну, зачем же кидаться в крайности? Вот уж никак не ожидал от вас подобной прыти.
Что? Ох, нет. Кто…
Он стоял на большом плоском камне, скрестив руки на груди, и его чертов черный смокинг блестел в лучах тусклого красного солнца, как антрацит. В алых глазах играла неизменная нечестивая насмешка.
— Хорошего дня, юный сэр.
— Чего тебе надо? — говорить было трудно: рта у меня больше не было, а звуки испускало неприятно вибрирующее при этом костяное «лицо». Вместо моего привычного голоса воздух всколыхнуло какое-то утробное рычание — довольно жуткое, надо сказать, только медведей распугивать. Хоть какой-то плюс…
Лаплас картинно схватился за сердце.
— Май, май, поберегите мою седину, юный сэр! Такой юный и такой страшный! Никогда бы не мог предположить, что вы пойдете на столь кардинальные коррективы своего нежно любимого самого себя. Теперь вас даже крестоносцем неловко называть.
— Ты за этим сюда пришел? — я скопировал его позу. Мы стояли друг против друга, как два истукана… как два каменных болвана, если точнее. Один-то из нас таковым уж точно являлся.
— Собственно говоря, да, — он извлек из кармана портсигар. — Закурите?
Я остался неподвижен.
Некоторое время он продолжал протягивать мне сигару, затем пожал плечами и, скусив кончик, отправил ее в рот.
— Ладно, признаю, это была не самая удачная шутка. Туше, молодой… человек ли?
— Хватит умничать. Ты все сказал? Я не могу здесь торчать весь день.
— Весь день нам и не нужен, смею вас уверить. Все решится в ближайшие полчаса.
Он ловко спрыгнул с камня и пошел вокруг меня, помахивая правой рукой. Левую, с зажатой в ней шляпой, он держал за спиной.
— Надо сказать, этот ваш демарш сильно меня удивил. Хотя вы и раньше выказывали склонность к такого рода выходкам…
— Удивлять тебя?
— Да, и не только. Не всякий чародей отважится на подобное: это трудно, опасно и, по правде говоря, никому не нужно. Но вы, как обычно, в своем репертуаре — кладезь сюрпризов. Такое поведение заслуживает как нареканий, так и поощрений. Думаю, вам стоит забрать вот это…
Он сделал резкое движение, и ко мне, со свистом взрезав воздух, метнулся какой-то маленький белый предмет. Прежде чем я успел подумать, моя левая рука сама дернулась и перехватила его. С реакцией у нового тела было все в порядке.
Я разжал кулак. Снежно-белый прямоугольник с фиолетовым вензелем лежал на моей ладони.
— Откуда она у тебя?
— Думаю, вам следовало бы меня поблагодарить. Видите ли, ваше убежище в Черном Облаке больше не существует. Я спас Белую Карту оттуда буквально в последний миг — не годится, чтобы подобное изделие бесследно сгинуло в гибнущем сне, так ведь?
— Гибнущем? С какой стати?
— В некотором роде — вследствие ваших собственных усилий, юный сэр. Сновидение, в котором вы его создали и которому принадлежали аметист и черный посох, видело другое существо, не то, которым вы в настоящий момент являетесь. Изменения, внесенные вами, затронули не только тело, но и саму вашу сущность. И продолжают затрагивать, надо сказать.
— И ты решил мне ее вернуть. Вежливо, ничего не скажешь.
— Мы заключили договор. Надеюсь, вы об этом не забыли?
— Не забыл. Что ж, спасибо. Прощай.
Я отвернулся… и вновь встретился с ним взглядом. Демон опять стоял напротив меня, подняв правую руку.
— Не так быстро, юный сэр. Наш разговор еще не окончен.
— О чем нам говорить?
— Все о том же, все о том же. О нашей сделке.
— По-моему, все просто, как арбуз. Дай пройти.
— Да, все было просто — до недавнего времени. Вы, возможно, не расслышали, но изменения, которым вы себя подвергли, затрагивают и вашу сущность — я ведь не зря упомянул о гибели вашей мастерской. Вы на глазах перестаете быть тем существом, с которым мы оформили договор, и он, соответственно, теряет силу.
— С каких это пряников?
— Ох, это ваше арго… Подумайте сами: заключал ли я эту сделку со скульптором Торвальдсеном? Или с господином Кораксом? Или с тем прелестным цветком? Гиль! Ни в коей мере. Условия контракта относились только и только к тому человеку, которого я встретил на берегах Реки Несбывшегося. Все было оформлено как подобает, вы получили свое — но что я вижу? За ничтожно короткий промежуток времени мой деловой партнер превращает себя в такое, с чем я никогда не стал бы договариваться — хотя бы из соображений элементарной брезгливости. Следует ли мне расценивать этот ваш ход как попытку натянуть нос своему кредитору — то есть вашему покорному слуге?
— Расценивай как хочешь. Тебя это не касается.
— Отнюдь. Ваша душа — моя законная прибыль, а вы пытаетесь меня этой прибыли лишить. Сожалею, но я вынужден настаивать на том, чтобы вы немедленно прекратили вносить новые изменения.