Кукольник не тратил времени на слова. Он сделал несколько шагов навстречу, протягивая руки к пришедшим дочерям. Они вспомнили — не могли не вспомнить, ведь за лицом старика на мгновение промелькнуло молодое лицо, почему-то удивительно напомнившее мне Анжея.
Суигинто качнулась вперед, ее крылышки встрепетнулись, несколько мгновений что-то боролось в ней, но затем она как-то странно всхлипнула и бросилась к Отцу. Розен опустился на колено, обнял ее, но смотрел все же на нас. На Соусейсеки, которая так и осталась стоять рядом со мной.
— Lapislazuli. - его голос перекатывался по Н-полю глубоко и мягко, чаруя и околдовывая, — Lapislazuli Stern.
Соу лишь опустила глаза, чтобы не встречаться взглядом с Розеном.
— Я пришла попрощаться, — сказала она тихо и горько. — Хотя и не имела права.
— Лазурь, — снова мягко позвал старик, — Пусть твоя Роза у другой, но ты моя дочь.
— Все мы подвели тебя, Отец. Среди нас нет достойной Алисы. Каким бы ни было твое решение…
— Вы все делали неверно, — Розен поднялся, держа Первую на руках. — Знали, чувствовали, что не должны, но продолжали. Но я не виню вас.
— Но Отец, ведь мы рождены для Игры… — подняла голову, заглянув ему в лицо, Суигинто. — Разве не Алиса была твоей мечтой?
— Глупцам — глупые мечты.
Куклы едва не ахнули от подобного признания, а я почему-то остался равнодушен. Старик был прав — контракты с той стороной не кончаются добром, какими бы не были их условия. Но продолжать ему не дали. Дверь распахнулась и новые гости вступили в зал, а следовавший за ними ветер заставил трепетать ткани одеяния мастера.
— Kanarienvogel, — голос мастера тоже трепетал, — Jade Stern, Reiner Rubin. Все ли здесь?
— Нет, Отец, не все, — раздался тихий голос, которого я не узнал — но, видимо, не узнал лишь я.
Первым из мрака вылетел золотистый огонек и завис над полом, разбрасывая в стороны крохотные искры. В наступившей тишине где-то далеко послышались шаги — не быстрые, но стремительно приближающиеся. Слитный вздох изумления вылетел из четырех грудей. Соу вдруг подалась назад, прижавшись спиной к моей ноге, и я, машинально сжав ее ладошку, ткнувшуюся мне в руку, впервые за эти месяцы остро ощутил ее испуг.
И лишь Суигинто не обернулась.
Неяркий свет упал на подол платья цвета зари.
— Здравствуй, Отец. Извини, что задержалась.
Мне показалось, что кто-то всхлипнул.
— Kleine Berre, — с улыбкой произнес Розен. — Ты выросла, дитя мое.
— Х-хина?!.. — с растерянным, перекошенным лицом Шинку вдруг рванулась вперед, подбежала к новоприбывшей, схватила за плечи. — Как… Ты?..
Всхлип…
— Мне помог Берри-Белл, — кукла в розовом смотрела ей в глаза, ласково улыбаясь. — Он мне все рассказал. Я так соскучилась, Шинку! По тебе, по Суисейсеки и Соусейсеки, по Джуну и Томоэ, и по тебе, Отец!
Шинку, не отвечая, медленно гладила ее ладонью по лицу.
Всхлип…
— Нефрит? — тепло и вопросительно произнес Розен.
— И… и я тоже… — Суисейсеки, все это время молча глядевшая в пол, подняла голову, и я наконец понял источник этих всхлипов. На ее лице тускло блестели прозрачные капли. — Суисейсеки тоже… соскучилась по Отцу… и по малявке Ичиго… и по Соусейсеки-и-и!..
Внезапно она сорвалась с места. Я ощутил толчок в коленную чашечку, когда Суисейсеки ракетой врезалась в Соу и повисла у нее на шее, плача в голос. Обняв ее свободной рукой, Соу подняла глаза — они тоже подозрительно поблескивали, — и улыбнулась.
Но почему не Розену, а мне?..
— Вижу, вы предпочитаете именовать себя на языке той страны, где пребываете. Что ж, пусть так, тем более, что на японском ваши имена куда благозвучнее, чем на немецком. Я тоже тосковал о вас, — глядя на своих дочерей, Розен продолжал неспешно гладить первую из них по волосам. — Но вас всего шесть. Где же ваша младшая сестра?
— Она не придет, Отец, — лицо Хинаичиго неуловимо исказилось. Радость больше не искрилась в ее глазах. — Моя Мистическая Роза долго была ее частью. И она… она решила… — не договорив, Шестая вдруг умолкла, и мне показалось, что она подавила порыв схватиться за горло.
Молчание царило в зале несколько секунд. Стихли даже бессвязные всхлипы Суигинто. Потом старый мастер опустил веки.
— Она не придет, — медленно кивнул он головой. — И я не смогу даже извиниться перед ней. Я знал, но надеялся. Что ж… мне зачтется и это.
— Отец! — неожиданный возглас заставил Шинку и Хинаичиго в испуге дернуться в стороны, а Соу и Суисейсеки, вздрогнув, еще плотнее прижались друг к другу. Резко развернувшись, Суигинто сделала угрожающее движение крыльями в сторону звука. В ее глазах горела отчаянная решимость схватиться со всем светом сразу.
Антракс
Свет настольной лампы расходился наклонным конусом, озаряя угол монитора и принтер. Постель была неожиданно мягкой, как будто не я сам на протяжении нескольких лет сбивал матрас буграми, а подушку — комками. В окно дул ветер.
Дом?! Но Суок стояла надо мной, и в глазах ее был ужас.
— Что ты с собой сделал?
— Где?.. — приподнялся я. Странно, но ничего уже не болело. Ноги тоже двигались.
— В моем убежище. Я сделала его для нас… для тебя. Что с тобой произошло? Что это за тело?
— Как ты меня нашла?
— Кольцо у меня на пальце. И мне помог… ветер. Западный ветер. Королева западных ветров.
— Что?!..
— Она сама отыскала меня в Н-поле. Сказала, что ветры дуют во всех мирах. И указала мне твой след.
— Зачем? — вырвалось у меня.
— Чтобы тебе помочь. Она сожалела, что не могла сделать этого раньше. Так устроена любовь ветров — в ней все держится на свободе. Они не могут принуждать, даже к хорошему.
— Любовь?
— Да, — кивнула Суок, глядя на меня в упор. — Любовь.
В комнате повисло молчание.
— Так зачем, Отец? Зачем ты это сделал? Зачем убежал, зачем изуродовал себя? Я ведь все равно нашла бы тебя, рано или поздно.
Ответа — красивого ответа, за которые я привык прятаться всю жизнь, — у меня не было. Внутренний голос, что нашептывал их мне всю жизнь, молчал… Нет, не молчал. Я вдруг понял, что его просто нет. Больше нет, будто никогда и не было. Ответы на все вопросы теперь придется искать самому. Но почему так невовремя?
Поэтому я снова промолчал, уставившись в простыню.
— Пожалуйста, не молчи. Скажи мне. Зачем?
— Что я могу сказать? — хрипло выдавил я из себя.
— Правду! — вдруг выкрикнула она. Ее пальцы стиснули мои плечи, в глаза вонзились два влажных гневных зеленых озера. — Скажи мне правду, Отец! Раз в жизни — скажи!
— Да какое я вообще имел право просить у тебя прощения?! — это вырвалось с самого дна моей души, выплеснувшись наружу яростным надрывным ревом, прямо в ее растерянно заморгавшие глаза. И останавливаться было уже нельзя. — Вот в чем суть, Кокуосэки! Я — трус, я тварь дрожащая, я тебя предал! Мне не место рядом с тобой!
— Прощения?.. — ее пальцы медленно разжались. Она отступила назад, глядя на меня расширившимися глазами.
— Да, — угрюмо проскрипел я. Терять было нечего.
Тишина.
— Вот как…
Не отрывая взгляда от меня, Суок отошла к письменному столу.
— Вот, значит, в чем дело…
Ее пальцы стиснули ленту — та вновь была на ней.
— Су… Кокуосэки, я должен уйти. Я же говорил, что ты куда лучше, чем я. Забудь меня. Живи…
— Какой же ты… дурак!
Внезапно развившаяся лента хлестнула меня по лицу. Глаза Суок горели гневом и болью.
— Нет смысла меня бить. Это уже не выбить никакими ударами. Просто…
— Замолчи!
Новый шлепок — быстрый и резкий.
— Ты слабый… и глупый, Отец! Ты не смотришь в глаза правде! Я… я ведь давно, давно тебя простила! Неужели тебе не хватает храбрости, чтобы это для себя усвоить?