— Суисейсеки совсем запуталась же! О чем с ней говорить, зачем спасать — не понимаю!
— И я…не понимаю. Но так решил мастер.
— Ты всегда позволяешь своим медиумам слишком много же! Не будь такой послушной, поставь этого дылду на место и пусть на коленях выпрашивает прощение!
— Знаешь же, что я не могу так, Суисейсеки. Мне так много нужно вернуть…
— Пойдем, пойдем со мной к нашему медиуму! Шинку будет рада встретить тебя снова, и Нори приготовит цветочных гамбургеров! Все будет как раньше!
— Не могу. Я должна помочь мастеру… я обещала. Но мы обязательно зайдем, может быть, завтра!
— Соусейсеки, ну вот всегда так же! Суисейсеки совсем не расстроена, и вовсе не собирается на тебя обижаться, но…
— Не дуйся так, Суисейсеки. Все будет хорошо.
— Я… я… я никогда-никогда тебя не брошу, сестрица! Будь ты призраком или еще кем угодно, мы все равно будем вместе! — Суисейсеки крепко обняла Соу, — Обещай, что больше никогда не будешь так вести себя, как тогда, раньше!
— Обещаю. Игра для меня закончилась, и…
— Тогда и для меня закончилась! Не нужна Суисейсеки эта глупая игра, если тебя не будет!
— Ты еще станешь… Алисой, сестрица. Кто, если не ты?
— Ну конечно же!.. Но постой…
— Нет, все хорошо. Все верно.
— Я… я бы осталась тут дольше, но Шинку и остальные…
— Понимаю. Передавай им привет.
— Обязательно же! Скоро увидимся, и надеюсь, твой дылда уже перестанет якшаться со всякими…
— Надеюсь.
Медленные движения пальцев плели сети мерцающих знаков, проникали вглубь пластов чужой и чуждой мне кукольной памяти, чувствительными черными кончиками светящихся нитей погружались в лабиринты ассоциаций и трещины самоограничений. Странно было воспринимать это так, но пульсация нитей сливалась в тихую мелодию, а следы моего оружия казались диссонансом. Неторопливо, но верно, я шел по следу собственноручно выпущенного хищника, отыскивая все его норы и логова. Все сложнее было удерживать необходимую концентрацию. Теперь звук уступил место обонянию — и порчу приходилось буквально вынюхивать изнутри, что не добавляло особой радости.
Суигинто честно старалась не сопротивляться, но иногда ее острые мысли больно задевали расплевшиеся пучки серебра. Теперь я понимал, что Лаплас не соврал, когда говорил, что возможно стать ее медиумом. Но долго эта мысль не продержалась — очередные искрящиеся плети провалились в особо крупную каверну — по-видимому, тот самый слой памяти, в который я тогда вторгся.
Необычно было чувствовать, как серебро проникает и в мой собственный разум, стараясь и там найти следы воспоминаний. Не знаю, как долго длилась эта кропотливая работа, но наступил момент, когда стало ясно, что на большее сил не хватит. Теперь со стороны мы выглядели пушистым комком паутинок — и каждая удерживала под контролем свою мысль.
«Сейчас может быть больно» — при таком контакте говорить вслух было излишне. Собственно, и мысль эта передалась быстрее, чем фраза, и ответ на нее, но без слов было неудобно. «Заканчивай, что начал, я не неженка». Что еще можно было ожидать-то?
Где-то изнутри клубка, там, где билось его призрачное сердце, стал пробиваться багровый свет. Нити краснели, нагревались, дымили. Словно диковинный механизм, пульсировали знаки, прижигая гниль раскаленными печатями. Я стирал свое «оружие последнего шанса», стирал, быть может, грубо и по-варварски, но основательно и безвозвратно.
После первой волны жара мне удалось собраться с мыслями и обезболить остальные. После пятой я поймал себя на том, что удивляюсь живучести собственных представлений о физических реакциях — расширившиеся зрачки, холодный пот, бледность были не более чем данью человечности во сне.
После двадцатой мы уже спали, спокойно, словно уставшие дети. Договор вступил в силу.
Соусейсеки помогла мне не упасть, когда я снова вернулся в реальность. Руки онемели и свисали двумя колодами, глаза слезились и жгли от пересыхания.
— Все улажено. Вражды не будет, — успел сказать я, прежде чем последние силы покинули меня.
Суигинто, хоть и выглядела уставшей, не спешила падать с ног и засыпать. Первым делом она принялась поправлять растрепанные волосы, с кислым лицом поглядывая на испачканное платье и демонстративно не замечая меня, склонившуюся над медиумом. Справившись кое-как с прической, она попробовала отряхнуться, но пыль Н-поля ничем не отличалась от настоящей и упорно не хотела покидать насиженные места.
— Начинайте готовиться, когда отдохнете и восстановите силы.
— К чему готовиться? — с деланым равнодушием спросила я, глядя, как по комнате разлетаются перья и облака пыли. — Может, тебе щетку дать?
— А, ты же не знаешь. Ну мне лень все пересказывать, расспросишь у своего медиума потом.
— Придется расспросить, раз уж первая сестрица такая лентяйка. Кстати, со щеткой как хочешь, а веник я тебе в любом случае дам.
— Это еще зачем? — возмутилась она.
— От тебя пыли и перьев больше, чем от порванной подушки.
— Сама виновата, что у тебя Н-поле в таком запустении!
— Кто бы говорил, Суигинто, кто бы говорил.
— Я уже начинаю жалеть, что так легко согласилась на этот союз. Мое терпение точно дороже.
— Значит, союз? Может, и еще что-нибудь?
— Лови! — к моему изумлению, небрежным движением Суигинто выпустила из кулака Лемпику. Тот сразу радостно метнулся к исконной хозяйке.
— Лемпика! Неужели…
— Скоро увидимся, Соусейсеки. И прибери тут, — со смехом сказала Первая, исчезая в зеркале, — тебе ведь это нравится.
— Не все так нахальны и неряшливы, как ты, — только и ответила ей в спину я, не отрывая взгляда от Лемпики.
Туманная воронка раскрылась посреди темной комнаты, усыпанной ржавыми деталями полуразобранных машин. Откуда-то доносился ровный машинный гул, и кажущаяся тишина была наполнена сотнями звуков на грани восприятия. Я осторожно подошла к дверному проему, рядом с которым лежала массивная, почти сейфовая дверь, погнутая невероятными ударами и, видимо, ими же сорванная с петель. За ней открывалось слабо освещенное далеким светом солнца гулкое пространство огромного колодца. Вдоль стен тянулись металлические переходы, с уходящими вниз трубами и жгутами кабелей. Откуда-то капала ржавая вода, и запах сырости витал в воздухе.
«Это его настоящий сон?» — думала я, осторожно поднимаясь по слишком большим и широким ступеням, — «Тут и заблудиться можно.»
Словно в ответ на мои мысли, сзади послышался странный звук. Металлический лязг и какое-то хлюпающее сопение. Я быстро нырнула в просвет между трубами, стараясь не выдать себя и глядя, как мимо волочится какая-то полубесформенная дрянь. «Это тебе не говорящие глупости цветочки» — пронеслось у меня в голове, и в тот же момент существо остановилось и стало прислушиваться. «Оно слышит мысли?!» — не сдержалась я и этим мысленным возгласом выдала себя.
Скрипящее плохо смазанными частями и заросшее диким мясом тело согнулось, пытаясь рассмотреть источник мыслей. Я приготовилась достать ножницы и попробовать прорваться, но…
— Сколько же вас тут, мрази, — знакомый голос заставил меня помедлить.
— Мастер?!
— Кто здесь? — конец вопроса утонул в металлическом скрежете. Существо грузно откатилось в сторону, в нем появилась вмятина, из которой проступила черная маслянистая кровь.
— Соусейсеки, — в его голосе слышались какие-то незнакомые интонации, — Тебе здесь не место.
— Мастер?!
— Беги, пока я могу их сдержать.
— Но мастер!
— Беги!
Еще несколько похожих гигантов приближались с нижних уровней галерей.
Я не стала спорить — времени все равно оставалось немного, а мастер, кажется, совсем не нуждался в помощи и даже не боялся этих тварей. Убегая по звенящим лестницам, я видела, как один из них проломил хрупкие перила и полетел вниз, в темные глубины, как тяжелые кулаки высекали из стен искры, как черной пружиной ускользал из-под них кажущийся слабым и хрупким человек.
Сон мастера оказался куда хуже, чем я представляла.
— Значит, мы теперь должны научиться лечить смертельно больных девушек, чтобы ты мог брать уроки у Суигинто? Ты умеешь удивлять, мастер.