— За такие предположения тебя стоило бы размазать по полу, нахальный медиум. И вообще, что за забота?
— Тебе еще учить меня, между прочим. Оттого и думаю, как бы тебя не потерять до поры до времени.
— Может, ты еще и посмотреть решил?
— Ну что ты, зачем отвлекаться. Вот тебе фен, а я отвернусь и займусь делом.
— Фен? Что это за штуку ты мне дал?
— Вот, эту штуку в розетку, а теперь включить горячий…
Пришлось все-таки просить Соусейсеки устроить нашей гостье небольшой экскурс в мир техники. Пока они возились с феном, я, как и обещал, принялся за «дело». Суть была в том, что вместо тренировки я собирался устроить этой парочке небольшую экскурсию, используя серебро и немного эмоций. Слишком много плохого случалось с ними, а мне по душе была концепция равновесия.
— Ну что вы там, закончили сохнуть? — спросил я, устав ждать.
— Тут еще на полночи работы, — отозвалась Соу, — Платье почти не сохнет.
— А вы что, собрались одежду феном сушить? — нельзя сказать, что я был удивлен, но все же…
— Ну а что не так?
— Фен для волос, одежду он не возьмет.
— Ну и что же тогда нам делать? — недоумевала Соусейсеки.
— Вешать все у камина и нырять под одеяло, не иначе.
— Мы не спим под одеялами! — попробовала возмутиться Суигинто.
— Так не спи, никто не заставляет ведь, — деланно удивился я. — Но мне неудобно будет ходить с закрытыми глазами.
— Не понимаю твоей логики, медиум.
— Что же тут непонятного — твое платье-то сохнет?
— И… Впрочем, мне несложно уступить твоим глупым обычаям, — я услышал поспешный шорох одеяла. Все-таки голова у нее работала.
— Тогда можно начинать. Скажи, Суигинто, верно ли, что тело болеет, если дух нездоров?
— Кажется, это именно тот самый случай. Она знает, что должна умереть и ждет этого, как и все вокруг.
— У нас есть способ оградить тело, но ненадолго. А нужно во-первых, излечить дух, а во-вторых, разобраться с самой болезнью.
— И как ты собираешься это делать? — поинтересовалась Первая.
— Попробуем вернуть ей волю к жизни. Сейчас смерть кажется ей желанной неизбежностью, а нам должно сделать наоборот.
— Хочешь изменить мнение духа? С помощью дерева?
— О дереве позаботится Соусейсеки, нам же придется поработать вместо лейки ее сестры.
— Не проще ли…
— Нет, мы справимся сами. Неужели лейка знает Мегу лучше тебя? Только ты сумеешь найти нужные слова, провести ее по лабиринту сомнений.
— А вы самоотверженно постоите в сторонке? Вот уж помощь, просто бесценная!
— Соу займется деревом, я — телом. Восстановлю ее сердце по образцу собственного. Этого мало?
— Ну, если вы не подведете, то может хватить. Мы все говорим, а собирались заняться делом. Или ты снова обманываешь?
— Только немножко, — и не давая моментально разозлившейся Суигинто вставить слово, я протянул ей пучок серебра, — Ты же не против?
— Мне стоило бы нашпиговать перьями твой наглый язык, но боюсь, это уже не поможет.
— Не поможет, а только закалит его в злословии. Соусейсеки, присоединяйся, нужна будет память Розы Мистики и твоя трезвая критика.
— Да, мастер. — Соу распушила кончик серебряного пучка, проводя им по шее и останавливаясь на затылке. — Начнем?
— Как только наша проводница будет готова. — улыбнулся я.
— Хватит болтовни, действуй уже, — и второй жгут почувствовал нежное тепло кукольной кожи.
Расслабившись и глубоко вдохнув, я посмотрел в разноцветные глаза и провалился в морок, чувствуя, как оседает и приваливается к стене тяжелое и непослушное
тело.
Густой туман, плотный, молочно-белый, окутал нас. Мы парили во влажном, слегка пахнущем озоном пространстве, где из виду терялись пальцы вытянутой вперед руки.
— Где мы? — спросила Суигинто.
— Посреди белого листа еще не начавшейся истории, задуманной картины, приснившейся песни. Мегу не любит жизнь, которой не видела, хочет умереть, зная, что мир ее ограничен стенами палаты. Соусейсеки!
— Что, мастер?
— В твоей Розе Мистике собраны сотни тысяч эмоций из моего мира. Я зачерпну немного и разделю между нами, но под их властью не смогу сдерживаться. Именно поэтому — держи, — я вытащил из груди красную ленту с мерцающим шариком на конце. — Тебе я доверю свое сердце. Если оно перестанет выдерживать, тут же ставь печать и вытаскивай нас отсюда.
— Поняла. Можешь быть спокоен, мастер.
— А ты, Суигинто, запоминай все до последней капли, чтобы потом показать Мегу как можно больше из того, что она может заполучить.
— И только? — разочарованно спросила она.
— Ну уж нет. Вы создадите идеальный мир, пользуясь гармонией ваших Роз, я придам ему форму и воплощение, хоть и ненадолго. Попробуем — хотя скорее всего, все получится сразу и лучше, чем я ожидаю. Готовы?
— Да, медиум.
— Готова, мастер.
— Тогда начни, Соу, а дальше все пойдет само.
Крошечные искорки пробежали между нами там, где должно было бы находиться серебро. Ватная тишина изменилась, стала более просторной и звонкой. Сперва медленно, но постепенно разгоняясь, мы полетели вверх.
Первое касание Розы отозвалось глубоким, постепенно нарастающим звуком, в котором было ожидание и предвкушение чего-то. Удары сердца задали ускоряющийся ритм, а в проносящемся мимо тумане все ярче разгорался свет.
И тем неожиданней было вылететь из молочной густоты, словно пробка из бутылки, моментально теряя скорость, и на мгновение ощутить равновесие в высшей точке нашего безумного броска, чтобы начало мелодии стало знаком величайшего простора.
Перед нами лежала бесконечная пухлая пашня вершин густых облаков, озаренная оранжево-лиловым заревом низкого солнца. После узкой скорости слепого полета мир раскинулся в стороны, и глотка этого воздуха хватило бы на день — потому что это был ветер свободы. Но паузы были бы непростительны, и мы медленно закружились над мягкой завесой под легкие звуки флейты.
Откликнулась и Роза Суигинто — сладкой грустью ностальгии, протяжными криками ласточек, запахом мокрой листвы на рассвете. Повинуясь растущей мелодии, мы пролетели обратно, сквозь ставшие совсем тонкими облака и медленно, словно воздушный змей на слабеющем ветру, плыли над открывшимся внизу новым миром.
Я чувствовал, как вибрирует серебро под напором Розы Мистики Соусейсеки. Необъяснимый покой проник в нас при виде проплывающих внизу сочно-зеленых полей и шумящих в непрерывном движении верхушек лесных исполинов. Тихая мелодия вынесла нас на уютную лужайку, усыпанную мелкими лесными цветами. Даже тишина здесь была особой, наполненной жизнью — шорохом листьев, далекими трелями птиц, низким гудением деловитых шмелей, и недоступным смертным, но ясно различимым душой садовницы звуком растущих трав.
Косые лучи солнца нежно согревали, убаюкивая, зелень обещала принять в свои нежные объятия — но Роза Суигинто продолжила мелодию. Из чащи стрелой вылетел олень, преследуемый волками, и жесткий переход ритмов увлек нас за беглецом, словно порыв ветра. Мы неслись след в след, ощущая и животную мощь скользящих под кожей мышц, и азарт преследователя, и горячее дыхание охотника на затылке. Но страха не было и не было смерти — словно звери разыгрывали представление, в котором погоня была не способом выжить, а безумной радостью от собственных скорости и силы. Я мысленно одобрил Суигинто, которая не забывала удерживать грань между привлекательной выдумкой и жестокостью реальности…или же не знала ее вовсе.
Нарастающий ритм бега стал прорезаться грозной медью, а впереди замелькали просветы. Олень вывел нас из леса и стремительно скрылся вдали, сопровождаемый своей серой свитой. Но никто из нас не заметил исчезновения проводника, потому что впереди, попирая белыми клыками небосвод, поднялись величественные и могучие вершины безымянных гор. В другое время я остановился бы, любуясь открывшимся видом, но музыка гнала вперед. Не сбавляя скорости, мы взлетели на первую из отвесных серых стен, где редкие кривые деревца еще цеплялись за трещины в монолите камня, проскользнули лабиринт бывших завалов и в мгновение ока перенеслись на перевал.