Соусейсеки не уступала — мелодия заставила нас обернуться, чтобы увидеть, как осенняя желтизна стремительно пожирает мир внизу. Отсюда, с гранитных круч, видно было, как леса вспыхивают багрянцем и медью, а ветра поднимают лиственные легионы и тучами бабочек несут их к нам. Осыпанные прощальными дарами леса, мы наблюдали, как улетают куда-то клинья курлыкающих журавлей.
Но и на этом не закончилась наша песня. За грядой камней, с другой стороны гор, укрытых снежным плащом, пенилось рвущееся о скалы море, силящееся достать до нас в своей вечной ярости.
Соусейсеки выразительно взглянула на меня, указывая глазами на пульсирующий шарик сердца, и я кивнул в ответ. Еще немного, еще чуть-чуть…
Последние лучики солнца скрылись за горизонтом, и в густой тьме замерцали тысячами глаз необычайно яркие звезды, которые, казалось, можно достать руками. Горло мне сдавило комком, слезы щекотали лицо, и даже дышать я забыл, завороженный этим финальным аккордом.
Но сквозь черноту одежд вырвался извилинами знаков свет, когда Соусейсеки наложила печать, и видения померкли, уступая место привычной реальности. Мы вернулись.
Я поднялся, словно машина, обеими руками разрывая рубашку. Грудь нестерпимо пекло, словно на нее плеснули кипятка, красное плетение тускло светилось. Пришлось помучиться, прежде чем удалось блокировать боль — но почему она вообще началась?
— Тебе стоит быть осторожнее, мастер, — сказала очнувшаяся Соусейсеки, — если бы не знаки, песня разорвала бы тебе сердце.
— Это не тот эффект, который я от нее ожидал, — слабо улыбнулся я в ответ. — Тем не менее, нам удалось сделать весьма мощное средство. Это действительно было прекрасно — но ведь так не бывает? Обычный человек вряд ли испытает подобное…возможно, какие-то наркотики или особые мистические практики могут дать схожий эффект.
— Так это тоже ложь? — Суигинто, кажется, расстроилась. — Все это, от начала и до конца, твои иллюзии?
— Не стоит приписывать мне столь многое. Я только достал подходящие образы для нашего общего дела, и могу тебя уверить, что по отдельности каждый из них существует и вполне реален.
— И все же Мегу вместо них будет жить в вашем сером и унылом мире!
— Суигинто, откуда такие странные выводы? Она такой же медиум, как и я, ничем не хуже — и научиться видеть и чувствовать подобное вполне способна. Так что это совсем не обман, а скорее реклама.
— Ты, быть может, и прав, но кто станет ее учить? Я?
— Как-то странно ты об этом спрашиваешь. Ты, конечно. Или ты знаешь еще кого-нибудь сведущего?
— Делать мне больше нечего, кроме как учить эту жалкую смертную! — возмущение Суигинто выглядело как-то несерьезно. — И вообще, пусть привыкает жить реальной жизнью!
— Ну чего ты так разошлась-то? Я настаивать не буду — ваши дела не для меня.
— И правильно. Выполним наше соглашение и разлетимся — у нас мало общего.
— Как скажешь, как скажешь. Впрочем, я уверен, что нам и после этого доведется встречаться в этом тесном мире.
— Лучше бы тебе тогда быть на моей стороне, медиум.
— Само собой, Суигинто. У нас нет причин ссориться. Кстати, ты остаешься у нас сегодня?
— Теперь я верю, что ты приглашал меня для дела — как только закончили, так и спешишь прощаться.
— Ну что ты, зачем же так недооценивать мои хитрые планы? У меня были и другие замыслы с твоим участием.
— Правда? Рассказывай, пока я не передумала тебя слушать.
— Видишь ли, — я наклонился поближе и шепотом продолжал: — Соусейсеки, кажется, решила меня погубить.
— Что? — мне удалось ее удивить, — Как так?
— Она весь день печет печенье, и все вкусней и вкусней. Я не могу его не есть, а она точно ждет, когда я лопну.
— Убийство печеньем? — прыснула Суигинто. — А я-то тут причем?
— А ты поможешь мне его съесть! Умрем в неравном бою с печёной ратью, как настоящие соратники, и барды будут слагать легенды про наши подвиги!
— Тут уже и Соусейсеки засмеялась, благо не понимать мои беседы с другими буквально она уже хорошо научилась и обидеться за нелепые предположения не успела.
Так мы и досидели почти до рассвета, истребляя сладко пахнущие ванилью полчища и обсуждая подробности нашей песни. Но когда Суигинто все же решила нас покинуть и мы остались одни, Соу задала мне давно напрашивавшийся вопрос.
— Что ты сделал с ней, медиум? Это не та Суигинто, которую я знала до этого.
— Раскусила ты меня, — вздохнул я, — придется все объяснить по порядку. Видишь ли, я еще не слишком умел в обращении с плетениями, особенно когда дело касается тонких и сложных операций. А удалить из памяти Суигинто собственное оружие было ой как непросто.
— И что же пошло не так? Выглядит, как будто…
— Знаю я, как это выглядит. Когда дело дошло до выжигания воспоминаний, я не учел одну вещь — пустоту. Сейчас место привычных для нее эмоций заняло спокойствие, а внутри все нашпиговано моими печатями. Мы, собственно, общаемся с той Суигинто, которую задумывал Отец, но ясно, что так продолжаться не может.
— То-то она мне почти понравилась под конец. Но почему не оставить все как есть?
— Она единственная достигла всего сама. Управление Н-полем, возможность сражаться без медиума, крылья…и большая часть ее сил завязана именно на тех эмоциях, которые сейчас опечатаны. Хорошо, что до сих пор нам не пришлось сражаться и она не заметила своей слабости.
— Я бы так все и оставила. Трудно представить, что будет, если вернуть ей силы. И подумай — не милосерднее ли запечатать ее страдания навсегда?
— Соу, Соу, не пытайся играть со мной, — улыбнулся я, — Милосердие тут не приемлимо, нам не нужен беспомощный союзник. Да и сама она предпочла бы умереть, чем знать, что ее жалеют. К тому же, сейчас я обладаю слишком большой властью над ней. Так дело не пойдет.
— А как она сама воспримет такую новость? Не боишься ли ты быть первой жертвой ее ярости?
— Не боюсь. Она справится с собой, если сочтет нужным. А объясняться я в последнее время неплохо научился.
— Иногда мне кажется, что тебе просто постоянно везет.
Суигинто вернулась через два дня, застав нас за работой над красным плетением. Соусейсеки запоминала, как устроено и как работает мое сердце, чтобы потом попробовать вылечить Мегу изнутри, убедив ее дух не только в том, что жить стоит, а и в том, что тело должно быть устроено по-другому. План был не слишком хорош, но в любом случае попробовать стоило. Не зная, что ждет нас во сне, предугадать что-либо было немыслимо, но разве мало мы импровизировали?
— Сегодня Мегу принесли большое зеркало, разумеется, по моей просьбе. Вы готовы?
— Да, сейчас закончим с красным и пойдем. Мегу спит?
— Она много спит в последнее время. Это, конечно, хорошо, но почему-то…беспокоит.
— Скоро все будет в порядке. Уверен, у нас получится.
— Вряд ли она устоит перед очарованием песни. Ты хорошо поработал, человек.
— Почему бы и не постараться для хорошего дела? Вот и все, мы можем отправляться.
— Тогда идем, я проведу вас.
Палата Мегу оказалась на удивление уютной и тихой. Светлая ширма закрывала от нас спящую, и ее дыхание терялось в ровном гудении мигающих лампочками аппаратов, стоявших в углу. Впрочем, Мегу сейчас не нуждалась в их помощи, и только одна капельница прозрачной змейкой кусала ее худенькую руку. Даже заснула она лицом к окну, словно не дождавшись своего ангела — да так скорей всего и было. Густые черные волосы только подчеркивали неестественную бледность молодого лица, которое даже сейчас показалось мне красивым. Если бы не болезнь, Мегу была бы неотразима… хотя ей не более четырнадцати.
Впрочем, я недолго думал об этом, потому что Соусейсеки не стала медлить.
— Лемпика! — воскликнула она, и дух заплясал вокруг ее рук, а затем взмыл к потолку по причудливой траектории, открывая туманную воронку.
— Можем начинать? — спросил я, пробежав мыслью по плетениям.
— У нас есть двадцать минут, прежде чем окно закроется. Если не вложимся, придется повторить.