Кажется, скучно пьянчуге не будет.
Аккуратно и четко, словно дирижерской палочкой, Суок качнула косой и стряхнула каплю под корни, в плоть Древа.
Раздался громкий шорох и легкий треск древесины. С невероятной быстротой, будто в учебном фильме, светло-зеленые плети выползли из-под корней и заплели дерево. Сорняки. Вот так. Они рвались вверх бешено и голодно, стремясь найти опору, опутать корни, вклиниться в плоть и жрать, жрать, жрать, отбирать воду, заслонять свет, пока бедолага, попавший к ним в сеть, не испустит дух — а затем умереть в пароксизме неутолимого голода.
Прямо как… Мать моя женщина!
Прямо как духи страха. Голодные духи, что пытались съесть душу Лены, а теперь почему-то служили Суок. Да. Почему-то служили.
— Откуда ты знаешь их? — спросил я прямо, не сомневаясь, что она поймет.
И она поняла.
— Тогда, в бою… Я вспомнила их, когда решила избавиться от всех… сразу. Я уже видела их прежде где-то, в каком-то странном месте. Там был и ты, да? Они напугали меня, хотели съесть, а ты бился с ними и прогнал. А потом спел мне песню… и назвал по имени. Это был сон, наверное. Все так смутно… Они ведь очень страшные, эти звери, хотя почему-то боятся и слушают меня. Я и позвала их. И они пришли.
— Очень интересно. Что теперь с ним будет?
— Это зависит от него, — она удивленно посмотрела на меня. — Ты же сам сказал, Отец. Если его дерево окажется крепче их — станет лучше и сильнее, если нет — умрет. Может, ты устал?
Я прикусил язык, сообразив, что едва не сделал ляп. Миф о моем всемогуществе уже был частично развенчан — хотя кто его знает, как она это восприняла, я ведь обставил все максимально ВНЕЗАПНО… Но, так или иначе, заставлять ее сомневаться в моем уме уж вовсе никуда не годилось.
— Это мне известно, дочь. Я спрашиваю о другом: какое именно действие на него окажут сорные травы?
— Страх, Отец. Страх во сне, кошмарные сны, приступы невыносимого ужаса наяву.
Итак, владычица кошмаров… Этакий антипод близнецов. Х-ха. Просто изумительно.
— Я горжусь тобой.
— Это ему за то, что хамил тебе.
— И за то, что бил свою дочь, — когда она сердито фыркнула, глядя на опутанное бурьяном дерево, я понял, что угадал со своим полупоощрением-полунамеком. Свинья, говорил весь ее вид. Настоящий Отец никогда не ударит дочь. Как мой Отец. А ты — свинья.
И я действительно не собирался ее бить.
— Ты хорошо потрудилась, Суок. Что ты хочешь на ужин?
— Ка-а-а-ашу-у-у! С цукатами!
— Будет тебе каша. С цукатами и орехами. Заслужила.
Коракс
Спустя несколько часов, когда мы почти подошли ко входу в центральный зал Лабиринта, Касс нашел в одном из закоулков лужицу прозрачной смолы, подтекающей через трещину в трубе. Она была густой и вязкой, словно клей и остро пахла каким-то елово-сосновым ароматом. Это, конечно, был не воск, но и на встречу с сиренами рассчитывать не приходилось — хотя тут Касс снова нас удивил. Вместо неуклюжих кусочков одежды, пропитанных смолой, гворк предложил поставить на уши «герметические печати». Забавно было то, что он не знал, что имеет в виду — в его представлении это были какие-то особые знаки, таинственным образом опечатывающие и делающие непроницаемым любое отверстие. Но мое ироничное настроение мигом испарилось, когда грубо и с трудом нарисованная им руна моментально оглушила меня на одно ухо. Он верил, и знаки работали. Я еще раз убедился во всемогуществе спящего — даже его мысль, отделенная и воплощенная, могла изменять мир сна в определенных пределах.
Защищенные покровом тишины, мы вышли в центральные залы Лабиринта.
Ветер играл с трепещущей одеждой, скользил по лицу и рукам, носил похожие издали на белых бабочек обрывки бумаг. Стены были изъедены эрозией и скалились ржавой арматурой, которая выглядывала изнутри, словно кости из тлеющей плоти. Вынужденная тишина давила, но я не сомневался, что эта мера предосторожности здесь просто необходима.
Дальняя стена огромного зала была затянута мутной светящейся пленкой, за которой темнели громады каких-то конструкций наружного мира. Узкие галереи сходились у состоящего из множества серповидных сегментов входа в улитку, но подойти к нему можно было только с самого нижнего уровня, и он охранялся.
Вросшие по пояс в землю гиганты с тяжелыми длинными костяными лицами, увенчанными коронами рогов, спали, опираясь о пол подбородками, с которых свисали кустики то ли усов, то ли вибрисс. Камень вокруг был усеян мелкими осколками, белыми и острыми, в которых все же можно было распознать кости. И именно в ту сторону, осторожно ступая по опасной поверхности, шла Хинаичиго.
Соусейсеки метнулась к ней, перепрыгивая с балкона на балкон, и я успел только закричать, не понимая, что это не остановит ее, что она этого не услышит. Хина уже была возле первых стражей, а Соу уже бежала по острым осколкам, когда громады за овальным окном задвигались и темная гора поднялась в невероятном замахе. "Молоточек" — подумал я перед тем, как это чудовищное нечто обрушилось на наковальню, достойную Гефеста, а та ударила по стремечку.
А затем пришел звук.
Печати Кассия спасли уши, но он прошел сквозь все тело, подбросив меня и припечатав к стене, словно тряпичную игрушку. Воздух в зале разодрал невероятный грохот, как будто мы были в эпицентре взрыва. Он был слышен плотью, всеми костями, загудевшими в болезненном резонансе — а молоточек уже поднимался для нового удара. Роняя капли крови с изодраной спины, я подполз к краю галереи, чтобы взглянуть вниз, где должна была быть Соу.
Она успела вонзить в пол ножницы и удержаться, но теперь шаталась, словно пьяная, хотя и продолжала идти вперед. Второй удар уже был слабее — или это красное плетение смягчило удар, а серебро помогло удержаться? Соу снова поднялась, хотя Хинаичиго уже была почти у дверей.
Третий удар загнал мои крики мне в глотку, отрывая от пола и швыряя все в ту же стену. Но за мгновение до этого Хина — или то, что до сих пор выглядело как Хина, — оглянулось и посмотрело на меня, улыбаясь. Оно знало, куда заманило Соу, и я уже знал, знал, вспоминая тогда, когда уже слишком поздно. За сегментированными дверями, в проходе в святая святых слуха было то, чего я всегда боялся.
Вода.
Черное плетение переполнилось, когда пенящиеся потоки вырвались, захлестывая зал, сбивая с ног Соусейсеки, мою Соусейсеки, накрывая ее с головой и утаскивая в жадные пасти водоворотов и бурунов. Мелькнули ее волосы, краешек синего, протянувшаяся вверх рука…а я стоял на коленях на краю балкона, захлебываясь слезами и проклиная себя.
Я не умел плавать.
Антракс
Я сидел за столом, напряженно уставившись в монитор и подперев рукой голову. Пальцы другой мимодумно барабанили по столешнице. Суок, свернувшись калачиком и обратившись к стене, спала на кровати. Пускай спит, заработалась сегодня. После того, как соседа, бледного, как мука, нашли на лестнице и увезли на скорой, я больше не сомневался в ее одаренности.
М-да. Ычан явно неслабо лихорадило, если эхо волнений в /b/ — а где еще начинаются все беспорядки, как правило? — докатилось даже до этой слоудоски. Странные посты, еще более странные треды, какие-то совсем уж невероятные трипфаги… Впрочем, искать корни гнева я в /b/ не полез. Меня вообще мало заботило происходящее на бордах. Битардам — битардово. Мне — мое. За своим я сюда и пришел.
Нужный тред по-прежнему висел на нулевой. Паста появлялась стабильно — раз, а то и два раза в сутки. Плодовит. Точнее, не теряет времени даром. Скотина. Что он еще успел наворотить за это время? Черт его поймет, записи были совершенно непонятными. Вычленить основную мысль оказалось совершенно невозможно. Может, он вконец свихнулся на криптомании? Или это у меня заворот мозгов? С каких это пор я перестал улавливать смысл написанного на русском языке? Ох, дерьма всем за шиворот.
Единственное, что грело душу — шрамчики от моих кристаллов с его шкурки пока не сошли. Но он явно что-то замыслил. Что-то… Что-то! Я едва не всадил кулак в дисплей. Что? Что именно он задумал? Как понять? Дьявольщина! Обложили со всех сторон, как волка на садке. Засада. За-са-да. Тьфу. Надо покурить.