И все же… Арху ведь ответил, когда его спросили о том, кто такой Иф: «Отец… Мой сын. Он должен пойти с нами».
Рхиоу взглянула в сторону Арху и Ифа и обнаружила, что они сидят у стены, чуть не соприкасаясь носами, и яростно смотрят друг на друга.
– Ты не можешь сидеть в сторонке и спокойно смотреть, когда с твоим народом творится такое, – громко говорил Арху. – Ты должен что-то предпринять. Ты же видел: вас обманули. – Говорил Арху не очень уверенно: в подобных спорах он был новичком, но старался изо всех сил.
Рхиоу от неожиданности заморгала.
– Ах ты маленькое чудовище, – пробормотала она, – ты опять заглядывал в мой разум! Урруах, ты только представь…
– Рхи, ты иногда размышляешь очень громко, – с легким злорадством ответил Урруах. – Возможно, это связано… Ох, прости! – оборвал он себя, потупился и принялся умываться.
Рхиоу снова ощутила укус боли; она сглотнула, облизнула нос и постаралась отвлечься.
– У Великого есть свои резоны, – очень медленно сказал Иф.
– Ага! Перебить и вас, и всех, до кого сможет дотянуться! Разве ты не видишь?
– Я вижу слишком много. Ты тоже видишь слишком много. Все покрыто кровью, она течет по лику планеты, и что бы мы ни делали, этого не изменить.
Арху потер лапой морду.
– Это неправильно. Именно чтобы остановить кровопролитие мы и пришли.
– Вы не можете ничего остановить, ничего изменить. И уж тем более не могу этого я. – Иф наклонил голову и посмотрел в глаза Арху. – Ты мыслишь как типичное млекопитающее: поспешные вопросы, поспешные ответы, надежда на то, что все будет в порядке, если начать действовать немедленно. Может быть, и в самом деле положение исправится на год, на пять лет, на десять лет. Но что будет через пятьдесят? Через пятьсот? Все станет, как и раньше. Опять многие умрут, опять начнутся страдания, потечет кровь.
– Ты ошибаешься, – стоял на своем Арху. – Ты должен помочь нам в том, ради чего мы сюда явились. Это нужно не нам! Это нужно всем!
– Все, – сказал Иф, – это мерзость и ничтожества. – Арху не сразу нашелся, что на такое ответить. – Существует только смерть. Те, кто готов убивать, пожирают других, которые должны умереть, чтобы первые могли продолжать убивать. Когда мы выйдем на солнечный свет, мы тоже будем убивать. Сколько жизней должно угаснуть, прежде чем все это закончится? Здесь, под теплым солнцем, и в других мирах, и в местах, где даже нет сияющих в небе звезд, местах, совершенно нам неизвестных, – сколько рас и видов будет уничтожено? В каждом из миров есть собственная жизнь, и мы, придя туда, ее убьем. – Тот образ, который лишь смутно мелькнул перед Рхиоу, был, несомненно, виден Ифу (благодаря его собственному дару или помощи Арху) очень ясно: бесчисленные оскверненные континенты, бесчисленные завоеванные планеты. Огромные расстояния между галактиками, даже границы между измерениями не остановят расу, ставшую безмерно могущественной благодаря совместным дарам технологии и магии. – И в конце концов та, которая использовала нас как инструмент разрушения, уничтожит и нас… смеясь над нашей глупостью. Я уже слышу ее смех, ведь процесс зашел достаточно далеко.
– И ты прекрасно знаешь, что это так, – закончил Иф, наклоняясь еще ближе к Арху. Неожиданно сам воздух завибрировал магией; Речь и заклинания хлынули в разум Ифа: похоже, в действие вступил ящер – собрат Шепчущей. – Я вижу это знание в тебе, как видел и ты, хоть ты это и отрицаешь. Я же знаю: ты тоже слышал этот смех, звучащий и в будущем, и в прошлом.
Арху не отрываясь смотрел в глаза ящера; на его морде все отчетливее проступало выражение ужаса. Глаза его широко раскрылись, зрачки расширились, он припал к полу, пытаясь запустить когти в камень. Арху, казалось, сам этого не замечал.
– Они плакали, а не смеялись, – сказал он тихо. – Эххифы издают такие странные звуки, иногда их никак не различишь… Только там было тепло, и наша мама была рядом, так что мы не испугались плача. Малыши, детеныши эххифов, часто плакали, если мы их царапали или если они царапали друг друга. Тогда я не понимал слов, теперь я знаю, что они кричали: «Папочка, пожалуйста! Папочка, позволь нам их оставить! Хоть одного, папочка…»
Рхиоу бесшумно поднялась и взглянула на Урруаха. Тот по-прежнему сидел, привалившись к стене и прикрыв глаза, но наблюдал за всем и внимательно слушал. Сааш лежала спиной к Рхиоу, но та заметила, как шевельнулось ее ухо.
Арху все так же, припав к полу, смотрел вверх, в глаза Ифу. Когти котенка продолжали царапать камень.
– Тот им ответил: «Мы не можем их держать, хозяин дома не разрешает нам иметь больше одной кошки. Я сколько твердил вашей маме, чтобы она не выпускала кошку из квартиры, пока ей не удалят яичники… так что с мамой и разбирайтесь, это ее вина». Он поднял нас. Он всегда бывал осторожен, когда брал нас, так что мы не испугались. Он положил нас в какое-то темное место, которое шуршало, и закрыл его. Мы больше не ощущали запаха мамы-кошки. Мы услышали, как она закричала, и попытались выбраться к ней, но там было темно, мы ничего не видели, и мы все оказались прижаты друг к другу. А потом начался шум.
Рхиоу сглотнула, следя за конвульсивными движениями лап Арху.
– Очень громкий шум. Мы не знали, что это было такое. Теперь я думаю, что он сел на автобус. Мы не могли учуять ничего, кроме запахов друг друга. Некоторые из нас от испуга не выдержали, и все мы оказались покрыты хиоух; вонь стояла ужасная. Потом шум прекратился. Мы кричали, но никто нас из сумки не выпустил. Мы не знали, где наша мама. Потом что-то сильно ударило в сумку сбоку, мы стали падать… Мы пытались перевернуться, чтобы упасть на лапы, но только мешали друг другу. Раздался еще какой-то шум, и мы упали… было больно.
Арху сглотнул, в его голосе все больше звучал страх.
– Было так холодно… Мы кричали и пытались выбраться из сумки, но черный материал не поддавался, как мы его ни царапали, – наши когти были слишком малы. А потом мы обо что-то ударились, и внутри стало мокро – не только от того, что некоторые из нас описались. Воды делалось все больше, сумка наполнялась. Воздуха осталось совсем мало. Мы все время падали в воду, уходили с головой, не могли дышать. Мы пытались оставаться на поверхности, но единственный способ не захлебнуться был залезать друг на друга…
Сааш медленно поднялась на ноги и подошла к Арху. Тот не обратил на нее никакого внимания, продолжая смотреть на Ифа. Казалось, в глазах рептилии он видит отражение того, что старательно гнал из памяти.
– Они пускали пузыри. – Голос Арху превратился в шепот. – Пускали пузыри, когда вдыхали воду… Потом перестали шевелиться и уже ничем не пахли. Они умерли. А мы, остальные, залезали на них, мертвых, чтобы высунуть голову из воды и глотнуть воздуха, а места становилось все меньше, меньше и меньше воздуха, и было так холодно… – Теперь уже и шепот сделался еле слышным. – Так холодно… и нечем дышать. Последней утонула Сиф. Она была почти моим близнецом, у нее были такие же пятна. Она пускала пузыри подо мной, потом я почувствовал, как она перестала дышать, ее запах исчез… Я был последним, самым сильным. Я лучше всех умел карабкаться. Потом воздуха не стало вообще. Я начал пускать пузыри. Холодно было уже не только снаружи, но и внутри. Все вокруг сделалось черным. Я сказал: «Хорошо, я хочу быть вместе с братьями и сестрами». Но получилось не так. Что-то зацепило сумку, в которой мы находились, ее вытащили на берег и открыли. Это оказался эххиф. Он спас меня, вытряхнул из сумки на землю. – В шепоте Арху звучала несказанная горечь. – Он меня вытер и отнес в какое-то светлое место. Там меня накормили и согрели. Потом пришла какая-то женщина и унесла меня. Она меня кормила и держала в своем логове. Она поставила коробку для хиоух, но каждый раз, когда я ею пользовался, появлялся запах, как в той сумке, и я вспоминал своих братьев и сестер – как они пахли под конец, и как пускали пузыри, и я не мог снова подойти к этой коробке. Приходилось оставлять хиоух по углам логова. И женщина сунула меня в сумку, села в автобус, а потом на улице посадила на тротуар, а сама вскочила в другой автобус и уехала. Я не смог найти дорогу к ее логову. С тех пор я жил на задворках лавки «Кристед».