Я остановил какую-то старуху, не будем уточнять имя, и спросил:
– Кто умер?
Она ответила, что отец Гнато. Гнато больше не носит это имя, так же, как и я свое. В Ордене каждому дают религиозное имя. Наши настоящие имена состоят из пяти слогов и не вписываются в общепринятый алфавит. Женщина посмотрела на меня.
– Я тебя знаю?
Я покачал головой.
– Когда он умер?
– Болел последнее время. Ты знаком с семьей?
– Я встречал его сына в городе.
– А, этого… – Она нахмурилась.
Такие строптивцы эти крестьяне – и lorica их не проймет, поэтому я не стал обращать внимание на ее гримасы.
– Значит, он еще жив?
– Говорят…
– Я точно тебя не знаю? Голос вроде знакомый.
– Нет, мы никогда не виделись.
Отец нашего Гнато… Шумный, вспыльчивый мужик, поколачивавший жену и дочерей, пьяница, буян, озлобленный на весь мир. Люди ни во что его не ставили, хотя он работал всяко больше других. Красномордый от угля и пьянства, прихрамывающий на одну ногу громила, стыдящийся своего тощего, вороватого, никчемного сына. По здешним меркам, он дожил до глубокой старости. Маленькая высохшая женщина, бредущая за процессией, должно быть, его измученная жена. Теперь она обеспеченная женщина – освободилась наконец от этой свиньи. Она плакала. Странный народ…
Что‐то заставило меня выудить золотую монету из кармана и вложить ей в руку. Она оглянулась и поискала меня глазами, но я благоразумно исчез – стал невидимым. Она рассмотрела монету и сжала ее в кулаке.
Я вышел из деревни и вскарабкался на холм всего за двадцать минут, судя по моим отличным механическим часам. «Неплохо», – отметил я. Преодолеешь себя однажды – и от успеха кружится голова, пока не столкнешься с новыми трудностями. Я подошел к еще одной разлившейся реке – Инзо, которая, разбушевавшись, смыла мост у Мачеры и в щепки разбила паром. Паромщик сообщил мне то, что я и сам знал: надо вернуться на три мили назад к развилке дороги, свернуть на юг до Кониги, потом на старую Военную дорогу, которая приведет меня к побережью. У Фриеста – пристань, дальше идти не придется. Хотя и так путь неблизкий.
Хотите верьте, хотите нет, я настроился шагать на пристань. Конечно, это несправедливо по отношению к другим пассажирам, невинным крестьянам, которые не сделали мне ничего плохого. Нет, по какой‐то причине Месоги меня не отпускала, играла, как с едой, – мать всегда за такое ругала.
Одна из причин отсталости – это отсутствие хороших дорог, связи с внешним миром. Парочка ливней – и все: ни проехать, ни пройти.
Поэтому так неохотно я начинал свое путешествие в прошлое. Должен сказать, платье ученого – хорошие доспехи, шерстяная версия lorica. К тебе никто не пристает, не заговаривает, дают все, что попросишь, и нетерпеливо ждут, когда уйдешь. Я купил ботинки в Ассистенцо, у знакомого башмачника. Выглядел он сейчас лет на сто шесть, не меньше.
Он меня узнал, но виду не подал. Хорошие ботинки, ничего не скажешь, только пришлось их обработать qualisartifex, чтобы не скрипели.
«Умеренность и бережливость» в Нонсе определенно лучшая среди гостиниц Месоги, одному богу известно почему. Там и комнаты с настоящими деревянными кроватями, еда съедобна, и – слава Всевышнему – там подают настоящий черный чай. Вообще-то это бордель, но если ты одаришь девчонку улыбкой и шестью монетами, то получишь комнату в свое распоряжение. Кажется, я не спал так сладко целую вечность, пока какой‐то кретин не забарабанил в дверь.
– Вы из Академии?
Пришлось признаться – мантия, перекинутая через спинку стула, не даст соврать.
– Срочно нужна ваша помощь. В деревне – черт с ним, с названием, – беда. Повезло, что застал вас. Вовремя мост снесло, а то вы давно бы ушли.
За мной прислали повозку. Идиоты. Понятное дело, лошадь охромела сразу же, как только я забрался на телегу. Пришлось возвращаться к гостинице за другой, потом треснула ось. Мы долго выстругивали щепку и забивали трещину. «Пешком было бы быстрее», – подумал я.
– А я тебя знаю, – сказал возчик. – Ты ведь местный.
Ну что поделать, бывают времена, когда неохота спорить.
– Точно.
– Ты его сын. Угольщика.
Ничто не может вывести меня из равновесия. Кроме некоторых мелочей.
– Да нет же, черт побери! – огрызнулся я. И назвал ему свое имя. – Сын кузнеца.
Он кивнул. Сказал, что у него хорошая память на лица. Дело касалось отца Гнато. Такая в Месоги традиция: мертвецы не лежат спокойно в могилах. В других местах танцуют народные танцы в костюмах Робин Гуда или пьют сидр, чтобы накликать богатый урожай яблок. В Месоги, если ты унес в могилу обиду или к тебе плохо относились при жизни, почти наверняка вернешься к дорогим соседям либо в своем раздутом, гниющем теле, либо страшной тварью – волком, медведем или свиньей.