МИРДАД: Я слышал, как она сказала: ”Я люблю Наронду и поэтому утолю жажду и его самого, и цветов, которые он так любит”.
Наронда, мой неусыпный глаз! О чем тебе говорит этот день и все-все вещи, которые он мягко укачивает в своих солнечных объятиях?
Наронда: Ни о чем, что я мог бы расслышать, мой Учитель.
МИРДАД: Я слышу, как он говорит: ”Я люблю Наронду и поэтому буду и его мягко укачивать в своих объятиях вместе со всеми остальными дорогими мне существами”.
При таком обилии любви, не переполнится ли жизнь Наронды всякого рода праздными мечтаниями и размышлениями, которые способны без конца вылупляться в таком гнезде?
Воистину, Человек дорог и любим всей Вселенной. Любая вещь была бы рада побаловать его. И мало тех, кто не отравляется ядом такого баловства, еще меньше тех, кто не кусает рук, что балуют его.
Для тех, кто не поддался отраве, даже змеиный укус все равно, что поцелуй любви. А для отравленных даже поцелуй любви подобен змеиному укусу. Не так ли, Земора?
Наронда: Так говорил Учитель, когда он, Земора и я в солнечное послеполуденное время ухаживали за цветочными грядками в саду Ковчега. Земора все это время пребывал в подавленном настроении, было видно, что он переживает смущение и упадок духа. Вопрос Учителя как бы встряхнул его и застал врасплох.
Земора: Все, что Учитель считает истинным, таким и должно быть.
МИРДАД: А разве в твоем случае это не истинно, Земора? Разве тебя не отравляли бесчисленные поцелуи любви? Разве и теперь не терзает тебя память о любовной отраве?
Земора: (Бросившись к стопам Учителя и заливаясь слезами) О, Учитель! Совершенно напрасно и так по-детски пытаться мне или кому-нибудь другому спрятать от тебя какие-то тайны даже в самых глубоких уголках своего сердца!
МИРДАД: (Поднимая Земору с земли) Совершенно напрасно и так по-детски пытаться спрятать их даже от этих цветов!
Земора: Я знаю, что сердце мое недостаточно чисто, так как прошлой ночью я видел нечистые сны.
Сегодня я хотел бы очистить свое сердце, я хотел бы обнажить его перед тобой, мой Учитель. Перед Нарондой. Перед цветами и червями, что роют землю в их корнях. Мне так хочется облегчить душу от давящей на нее тайны. Пусть этот ветерок донесет ее до каждого создания в мире.
В молодости я любил одну девушку. Она была прекрасней утренней звезды. Ее имя было для моих уст слаще, чем сон для глаз. Я думаю, что когда ты говорил с нами о молитве и потоке крови, я был первым, кто испил исцеляющую суть твоих слов. Ибо любовь Холах, так звали девушку, оставалась правителем моей крови, а я знал, что способна совершить кровь при умелом управлении.
Благодаря любви Холах, моей стала сама вечность. Я носил ее как обручальное кольцо. А Смерть я готов был надеть на себя, как кольчугу. Я чувствовал себя так, как будто только вчера заново родился. Плечи мои упирались в небеса, стопы мои толкали землю, в сердце моем сияли целые созвездия солнц.
Но Холах умерла, и Земора, подобно фениксу, превратился в горсть пепла. И никакой новый феникс не мог уже больше возродиться из этого остывшего и безжизненного пепла. Земора, этот бесстрашный лев, превратился в пугливого зайца. Земора, эта колонна, подпирающая небеса, превратился в груду обломков посреди стоячей лужи.
Я постарался спасти от прежнего Земоры, что возможно, и возложил все свои надежды на Ковчег, пытаясь похоронить себя заживо под сенью его памяти, посвященной Потопу. По-счастью, я появился здесь как раз после того, как один из спутников оставил этот мир. И меня приняли.
В течение пятнадцати лет спутники Ковчега видели и слышали Земору, но никто из них не разглядел и не услышал тайны Земоры. Может быть, древние стены и темные переходы и разузнали что-то, может быть деревья, цветы и птицы в саду разведали нечто. Но наверняка, гораздо больше о Холах тебе, Учитель, рассказали струны моей арфы.
И вот, когда твои слова начали согревать и шевелить пепел, в который превратился Земора, и я уже поверил в близкое его возрождение, Холах посетила мои сны и заново заставила вскипеть мою кровь в мертворожденном экстазе, а потом швырнула меня на неприветливые скалы дневной реальности, меня - выгоревший факел, меня - пригоршню безжизненного пепла.
О, Холах, Холах!
Прости меня, Учитель, я не могу сдержать слез. Ведь плоть так и остается плотью? Бедная моя плоть. Бедный Земора.
МИРДАД: Сожаления сами достойны жалости. У Мирдада их больше нет. Но Мирдад обладает изобилием любви ко всему, даже по отношению к плоти. Но еще больше она к Духу, что принимает зримые формы плоти, только чтобы затем растворить их в собственной бесформенности. Любовь Мирдада поднимет Земору из пепла и превратит его в преодолевшего.
Преодолевший - утверждаю я - это Человек, единый в себе и хозяин себя.
Мужчина, ставший узником из-за любви к женщине, и женщина, ставшая узницей из-за любви к мужчине, одинаково не заслуживают драгоценной короны Свободы. Но мужчина и женщина, ставшие едиными силой Любви, нераздельными, неразличимыми, воистину заслуживают награды.
Не является Любовью любовь, подчиняющая себе Возлюбленного.
Не является Любовью любовь, вскормленная плотью и кровью.
Не является Любовью любовь, которая притягивает мужчину к женщине, а женщину к мужчине только для того, чтобы увеличить количество мужчин и женщин, и тем самым увековечить привязанность к плоти.
Преодолевший - утверждаю я - это Человек-Феникс, который достаточно свободен, чтобы не быть мужчиной, и достаточно возвышен, чтобы не быть женщиной.
Подобно тому, как мужчина и женщина едины в более плотных сферах Жизни, они едины и в более разреженных сферах. А промежуток между ними есть не более чем отрезок вечности, в котором главенствует иллюзия Двойственности. Те, кто не может видеть ни выше, ни ниже, верят, что этот отрезок вечности и есть сама Вечность. Они впали в иллюзию Двойственности так, как если бы она была самим существом, центром Жизни, не ведая, что законом Жизни является Единство.
Двойственность - это сцена для Времени. Поскольку она берет свое начало в Единстве, то и ведет к Единству. Чем скорее вы пересечете эту сцену, тем скорее станете свободными.