-Замерла песнь на замёрзших устах Моей арфы.
Скована льдами навеки мечта Моей арфы.
Где же дыханье, что песню вдохнёт в мою арфу?
Где же ладонь, что согреет мечту моей арфы?
В мрачной темнице томится она,
В мрачной темнице Бетара.
Будь же просителем, ветер, моим,
Выпроси песнь для меня у цепей
В мрачной темнице Бетара.
Будь похитителем, солнечный луч,
Мечту для меня укради у цепей
В мрачной темнице Бетара.
В небе царил я могучим орлом,
Был королём я.
Правит сова нынче небом моим,
И сирота я,
Крылья обрезали птице моей
В мрачной темнице Бетара.
Слёза выкатилась из глаз Цаморы, руки его опустились, голова задрожала и склонилась над арфой. Его слёзы дали выход нашему горю, так долго сдерживаемому, и оно вырвалось на свободу.
Майкайон вскочил и с криком "Я задыхаюсь!" бросился к двери. Цамора, Микастер и я последовали за ним через двор к воротам, за которые братьям выходить не разрешалось. Майкайон рывком отодвинул засов, распахнул ворота и выбежал на поляну. Мы ринулись за ним.
Солнце согревало нас, слепило глаза. Всюду, до горизонта, волнами выступали укутанные снегами горы. Всё сияло и искрилось, над миром висела тишина, и только скрип снега под ногами нарушал её очарованье. Холодный воздух обжигал лёгкие, но, несмотря на это, его прикосновения казались нам ласкающим дуновением, и мы почувствовали себя обновлёнными и возродившимися, хоть и не прилагали к тому усилий.
Даже настроение Майкайона изменилось. Он остановился и воскликнул: "До чего же прекрасно дышать! Да, просто дышать!"
И впервые мы наслаждались свободным дыханием и ощущали прикосновение Великого Дыхания.
Мы прошли ещё немного вперёд, и тут Микастер заметил силуэт на отдалённой возвышенности. Кто-то сказал, что это - волк, другие решили, что это - обломок скалы, с которого ветром смело снег. Нам показалось, что силуэт движется в нашу сторону, и мы решили пойти навстречу. Чем ближе мы подходили, тем отчётливее вырисовывалась фигура человека. Майкайон подпрыгнул и закричал: "Это - он!"
И это был он - мы узнали его лёгкую походку, его благородную осанку и гордо поднятую голову. Ветерок играл складками одеяния Мастера и развевал его тёмные волосы. Солнце тронуло его лицо лёгким загаром, и оно светилось. Глаза его, тёмные и полные грёз, смотрели на нас, излучая уверенность и Любовь. Его ступни, обутые в деревянные сандалии, покраснели от мороза.
Майкайон подбежал к нему и упал перед ним на колени, рыдая и смеясь, и повторяя: "Наконец-то моя душа вернулась ко мне!"
Остальные трое проделали то же, но Мастер поднял нас, обнял каждого и сказал:
-Примите Веры поцелуй. Отныне с Нею вы будете ложиться спать и просыпаться с Верой в сердце, и никаким сомненьям не будет уж приюта в ваших снах, и вам они уже не помешают на праведном пути.
Когда четверо братьев, оставшиеся в Ковчеге, увидели Мастера у дверей монастыря, они решили, что это - призрак, и перепугались. Но когда он приветствовал их, назвав каждого по имени, они опомнились и бросились к его ногам, все, кроме Шамадама, который словно прирос к креслу. Мастер обнял их.
Шамадам глянул на Мастера и затрясся, лицо его стало мертвенно-бледным, губы дрожали, а руки пытались за что-нибудь ухватиться. Он соскользнул с кресла и на четвереньках подполз к Мастеру. Он обхватил его ступни и, опустив голову, произнёс: "Я тоже верю". Мастер поднял его, не поцеловав, и обратился к нему:
- Шамадам трепещет от страха. Страх велит ему сказать: "Я тоже верю".
Шамадам дрожит и преклоняется пред "волшебством", что помогло Мирдаду из Чёрной бездны выбраться и из тюрьмы Бетара выйти. Возмездия боится Шамадам. На этот счёт пусть будет он спокоен и сердце откроет Вере.
Вера, что рождена волнами страха,- лишь пена на волнах. Со Страхом вздымается она и с ним же убывает. Истинная Вера на стебле Любви цветёт, а Осознание - плод Её. И если Бога ты боишься, тогда не верь в Него.
Шамадам (отползая назад и смотря в пол): В своём доме Шамадам стал изгоем и бесстыдником. Разреши мне хотя бы на один день стать твоим слугой и принести тебе еду и одежду. Ведь ты, наверное, проголодался и замёрз.
МИРДАД: Есть у меня еда, которую на кухне не готовят, согрет теплом я, что ни огонь, ни зимняя одежда не дарят телу. Может разве Шамадам таким теплом и пищей запастись?
Смотри! Пришло зимою море на вершины, вершины рады им укрыться, как одеялом, чтоб согреться.
И море тоже радо на вершинах возлежать и ненадолго отказаться от движенья. Придёт весна, и море, как спящая змея, от сна воспрянет и вернёт свободу, что временно зиме в залог вручило. И снова станет берег омывать и в воздух воспарять, блуждать по небу и землю орошать, где пожелает.
Но люди есть, что в спячке пребывают всю жизнь, и в их краях - всегда зима. И не увидели они ещё примет Весны. Мирдад - примета! Предзнаменованье Жизни, а не похоронный звон. Как долго спать ещё намерен ты?
Поверь мне, что жизнь людей и смерть - ни что иное, как зимний сон. И я расшевелить их ото сна пришёл, позвать на воздух свободной жизни, прочь из их берлог. Поверь мне, себя же ради.
Шамадам стоял, не двигаясь, и слушал. Беннун напомнил мне, чтоб я спросил у Мастера, как ему удалось выбраться из Бетарской тюрьмы, но мой язык не мог выговорить этого вопроса. Однако Мастер догадался на него ответить.
МИРДАД: Бетарская тюрьма уж больше не темница. Отныне в храм превращена она. А принц Бетара боле уж не принц. Сегодня он такой же пилигрим, как и вы.
И мрачная тюрьма, Беннун, способна превратиться в сияющий маяк. И способ есть уговорить любого принца обнажить главу, перед короной Истины венец свой снять. И даже грохочущие цепи заставить можно Небесную мелодию сыграть. Нет чуда удивительней на свете, чем чудо Осознанья.
Слова Мастера о том, что принц Бетара отрёкся от престола, оглушили Шамадама, точно громом, и у него начались судороги, такие сильные, что мы испугались за его жизнь. Вскоре он перестал корчиться, поражённый обмороком, и нам пришлось приводить его в чувство.
Глава 30
Ещё до возвращения Мастера из Бетара Майкайон вёл себя так, будто с ним случилась беда. То же продолжалось и после. Большую часть времени он держался особняком, почти ничего не говорил, мало ел и редко выходил из своей кельи. Никому, даже мне, не раскрывал он того, что тяготило ему сердце. Мы удивлялись, что Мастер не пытался облегчить его страдания, хотя он любил Майкайона.
Однажды, когда Майкайон и остальные братья грелись у очага, Мастер завёл разговор о Великой Ностальгии.
МИРДАД: Однажды некому мужчине приснился сон.
Стоял он на зелёном берегу реки широкой, быстрой и бесшумной. Вокруг же было множество народу, мужчины, женщины, и старики, и дети, всех возрастов, из разных стран. В руках у них колёса были размеров разных и цветов, по берегу они катали их. И были все одеты в нарядные одежды, веселились, пели и танцевали. Шум их голосов звучал в одном большом многоголосье. То громче, то тише хор звучал, то уносился вдаль, то возвращался снова.
Один лишь он не мог одеждой новою хвалиться, поскольку ничего о празднике не знал. И колеса в руках он не держал, которое катать он мог бы. Ни слова в том разговоре толпы не мог понять он. Как ни напрягал он взгляда, не мог он отыскать среди толпы ни одного знакомого. Смотрели люди в сторону его, будто вопрошая: "Кто - сей чудак?" Внезапно понял он, что не его - тот праздник, что чужой он - людям, и ощутил он в сердце своём тоску.
И в этот миг раздался рёв с другого брега. И он увидел, как люди упали ниц, закрыв глаза руками, и головы склонили. Образовалось два ряда, меж которых проход остался узкий. Тот мужчина один стоял среди прохода, не зная, убежать куда, что делать.
Взглянув туда, откуда нёсся рёв, увидел он быка, что пламя изрыгал, и дым, и пепел, и приближался этот бык к нему. Всё ближе бык, и хочет мужчина убежать, но не может, к земле прирос он будто, и уверен, что это уж - конец.
Когда же бык приблизился, грудь опалив ему дыханьем, случилось чудо: герой наш в воздух поднялся. А бык внизу всё жарче огнём палил, мужчина ж поднимался всё выше, задыхался он в дыму, но был уверен - ни огонь, ни дым не повредят ему. И через реку перелетел он.
Что же, оглянувшись, он увидал? Что бык пускает стрелы и целится в него. Он даже слышал свист их, и слышал треск одежды, пробитой остриём, но ни одна не ранила его. И вскоре бык, толпа, река исчезли, в тумане растворились, он же летел дальше.