— Маржолен! выйди замуж за Жана! — сказала кормилица.
Маржолен засела за прялку. Терпеливо вертела она веретено, скручивала и раскручивала лен. Кудель то тончала, то снова вздувалась. Жан приходил, садился возле нее и любовался ею. Но она не обращала на него внимания: семь кувшинов на большой печи полны были грез. Днем ей чудилось, что она слышит их стоны и пенье. Когда она переставала прясть, кудель не дрожала уже вместо кувшинов, и веретено не отдавало им больше своего жужжанья.
— Маржолен, выйди за Жана замуж! — каждый вечер говорила ей кормилица.
Но глубокой ночью мечтательница вставала. Как Моргиана, она бросала в кувшины песчинки, чтоб вызвать таившиеся в них чудеса. Но разбойник продолжал спать; не звенели драгоценные фрукты, не сыпался золотой песок, не шелестели платья, и печать Соломона тяготела над узником-принцем.
Одну за другой бросала Маржолен песчинки. Семь раз ударялись со звоном они о твердую глину; семь раз наступала глубокая тишина.
— Маржолен, выдь за Жана замуж! — каждое утро говорила ей кормилица.
Наконец, Маржолен стала хмурить брови, видя Жана, и Жан перестал приходить. А старую кормилицу раз, на рассвете, нашли мертвой с улыбкой на лице. И Маржолен оделась в черное платье, в темный чепец, и продолжала свою пряжу.
Каждую ночь вставала она, и как Моргиана, бросала в кувшины песчинки, чтобы вызвать таившиеся в них чудеса. Но грезы спали сном непробудным.
Маржолен состарилась в терпеливом ожиданьи. Но принц, заключенный под печатью царя Соломона, конечно, вечно был молод, потому что он прожил тысячи лет. В светлую лунную ночь, словно убийца(она поднялась и взяла молоток. Яростно разбила она шесть кувшинов и пот смертельной тоски лился с чела ее. Кувшины звякнули и открылись: они были пусты. Но она смутилась перед кувшином, в который Лилит влила фиолетовый Рай; потом и его разбила, как другие. Меж обломков его покатилась засохшая серая иерихонская роза. Когда Маржолен подняла ее, чтоб дать ей расцвести, роза рассыпалась в прах.
Услышанная
Сис поджала свои ножки в кроватке и прильнула ухом к стене. Чуть брезжил бледный свет в окне. Стена дрожала и, казалось, спала, сдавленно дыша. Белая юбочка вздулась на стуле и пара чулок свешивалась, будто черные ножки, мягкие и пустые. Платье таинственно рисовалось на стене и точно хотело вскарабкаться до потолка. Дощечки паркета слегка поскрипывали в ночной тиши. Кувшин с водой был похож на белую жабу, присевшую на корточки в миске и впитывавшую в себя сумрак.
— О, как я несчастна, — сказала Сис. И она заплакала под одеялом. Стены вздохнули сильнее; но две черные ножки остались неподвижны, и платье не вскарабкалось выше и белая жаба на корточках не закрыла своей влажной пасти.
Сис опять заговорила:
— За то, что все сердятся на меня, за то, что здесь любят только моих сестриц, за то, что меня послали спать во время обеда, я уйду, да, я уйду далеко, далеко. Я — Золушка, вот что я такое. Я им покажу. У меня будет принц; а у них не будет никого, совсем никого. И я приеду в роскошной карете с моим принцем; вот что я сделаю. Если они тогда будут хорошие, я прощу им. Бедная Золушка, вы увидите, что она лучше вас всех, вот как!
Ее сердечко сжалось еще сильнее, пока она натягивала свои чулочки и завязывала юбку. Пустой стул остался, покинутый посреди комнаты.
Сис тихонько сошла в кухню и там заплакала снова, став на колени перед печкой и всунув ручки в золу.
Мерное мурлыканье, точно шум прялки, заставило ее обернуться. Теплое, волосатое тельце терлось о ее ножки.
— У меня нет крестной фей, — сказала Сис, — но у меня есть мой котик. Правда?
Она протянула свои пальчики, а кот медленно полизал их, словно маленькой горячей теркой.
— Пойдем, — сказала Сис.
Она толкнула дверь в сад и свежий ветер подул ей в лицо. Лужайка вырисовывалась темно-зеленым пятном; высокий клен весь трепетал своей шелестящей листвою и ветви, казалось, были увешаны звездами. Из-за деревьев просвечивал огород, там блестели стеклянные колпаки над дынями.
Сис прошла меж двумя стенами высокой травы, которая легонько щекотала ее. Пробежала между стеклянными колпаками, по которым прыгали мгновенные отблески.
— У меня нет крестной феи: ты умеешь сделать карету, кот? — спросила она.
Маленькое животное зевнуло в небо, по которому, нагоняя друг друга, неслись серые тучи.
— У меня нет еще принца, — сказала Сис. — Когда ж он придет?
Усевшись у большого фиолетового чертополоха, она посмотрела на плетень огорода. Потом сняла одну из своих туфелек и изо всех сил бросила ее через кусты смородины. Туфелька упала на дорогу.
Сис погладила кота и сказала:
— Слушай, кот. Если принц не придет и не принесет мне моей туфельки, я куплю тебе сапоги и мы отправимся искать его по белу свету. Это прекрасный юноша. Он одет весь в зеленое, с алмазами. Он меня очень любит, но он меня никогда не видал. Ты меня не будешь ревновать. Мы будем жить вместе, все мы будем жить вместе, все мы трое. Я буду счастливее Золушки, потому что я была несчастнее. Золушка каждый вечер ездила на бал и получала роскошныя платья. А у меня только ты один, мой дорогой котик.
Она поцеловала его в мокрое, сафьянное рыльце. Кот тихонько замяукал и почесал лапкой свое ухо. Потом он стал облизывать себя и замурлыкал.
Сис сорвала несколько смородин:
— Одна для меня, одна для принца, одна для тебя. Одна для принца, одна для тебя, одна для меня. Одна для тебя, одна для меня, одна для принца. Вот как мы будем жить. Мы все будем делить между нами троими, и у нас не будет злых сестер.
Серые тучи заволокли небо. Бледная полоса поднялась на востоке. Деревья купались в синеватом полумраке. Вдруг порыв холодного ветра рванул юбочку Сис. Все затрепетало. Чертополох качнулся и пригнулся к земле несколько раз. Кот выгнул горбом спину и ощетинился.
Издали, с дороги до Сис донеслось скрипение тяжелых колес.
Тусклый свет пробежал по качавшимся верхушкам деревьев и по крыше домика.
Раскатистый стук колес раздался ближе. Послышалось ржание лошадей и глухой гул человеческих голосов.
— Слышишь, кот, — сказала Сис. — Слышишь. Вот едет роскошная колесница. Это колесница моего принца. Скорее, скорее: он сейчас позовет меня.
Темно-красная кожаная туфелька полетела над кустами смородины и упала меж дынь.
Сис бросилась к ивовой калитке и открыла ее.
Длинная, темная колесница медленно подвигалась вперед. Красный свет падал на треуголку возницы. Два человека в черном шли по обеим сторонам лошадей. Сзади колесница была низка и продолговата, как гроб. Приторный запах доносился с дуновением рассветного ветерка.
Но Сис ничего не поняла во всем этом. Она видела только одно: чудесная колесница приехала. Возница принца был оцет в шитое золотом платье. Тяжелый ящик был полон драгоценных свадебных подарков. Этот ужасный и торжественный властный аромат веял царственностью на нее. И Сис простерла руки вперед с криком:
— Принц, возьми меня с собой, возьми меня с собой!
Бесчувственная
Принцесса Моргана никого не любила. Непорочно-чистая и холодная, она жила средь цветов и зеркал. Она прикалывала к своим волосам красные розы и любовалась собою. Ни одна дева, ни один юноша не были видны ей, потому что она видела лишь свое отраженье в их взоре. Ни жестокости, ни страсти не знала она. Черные волосы скатывались вокруг ее лица, будто тихие волны. Ей хотелось любить себя: но в отраженьи зеркал был холод покоя и дали, отраженье прудов было угрюмо и бледно, а отражение рек, трепеща, убегало.