Удивляйся всему; ибо все различно в жизни и все похоже в смерти.
Строй средь различий; разрушай средь подобий.
Не стремись к постоянности; ее нет ни на земле, ни на небе.
Разум постоянен, — уничтожь его и дай меняться твоему чувству.
Не бойся противоречить себе: нет противоречия в мгновеньи.
Не люби своего горя; оно не будет длиться.
Смотри на свои ногти, что растут, и чешуйки твоей кожи, что спадают.
Забывай все.
Острой стальной иглой ты терпеливо будешь убивать свои воспоминания, как древний царь убивал мух.
Не дай твоему счастью длиться от воспоминания до будущности.
Не вспоминай и не предугадывай.
Не говори: я работаю, чтоб приобресть; я работаю, чтоб забыть. Покрой забвением приобретение и труд.
Восстань против всякого труда; против всякой деятельности, что переходит границы мгновенья, восстань.
Не ходи от одного до другого предела; ибо ничего подобного не существует. Но пусть каждый шаг твой будет прямым устремленьем.
Стирай своей левой ногой след твоей ноги правой.
Да не ведает правая рука того, что сотворила правая рука.
Не знай самого себя.
Не думай о своей свободе: забудь себя самого.
И Монелла еще сказала:
Я буду говорить тебе о моих словах.
Слова — тогда лишь слова, когда их говорят.
Слова сохраненные — мертвы и рождают заразу.
Слушай мои слова говоримые и не поступай по моим словам писаным.
Кончив так говорить средь равнины, Монелла умолкла и стала грустной; ибо она должна была вернуться в ночь.
И она сказала мне издали:
Забудь меня, и я буду возвращена тебе.
И я глядел на равнину и передо мной стали вставать сестры Монеллы.
Сестры Монеллы
Эгоистка
Через низкий плетень, окружавший серый школьный дом, на вершине прибрежной скалы, протянулась детская ручка со свертком, перевязанным розовой ленточкой.
— Возьми это сперва, — раздался голосок девочки. — Осторожно: это может рассыпаться. Потом ты мне поможешь.
Мелкий дождь однообразно падал в расселины каменных глыб, в маленькую, глубокую бухту и решетил волны у подножия скалы. Юнга, притаившийся у изгороди, подошел и прошептал:
— Ну, перелезай же поскорее!
Девочка закричала:
— Нет, нет, нет! Я не могу. Надо спрятать этот сверток; я хочу взять мои вещи с собой. Эгоист! Эгоист! Ты хорошо видишь, как я промокла из-за тебя!
Юнга отвернулся и схватил сверток.
Измокшая бумага лопнула, и в грязь полетели треугольные лоскутки из желтого и фиолетового шелка с тиснеными цветочками, бархатные ленточки, батистовые кукольные панталончики, пустое золотое сердечко с шарниром и новенькая катушка красных ниток. Девочка перелезла через плетень; она исцарапала себе руки об острые сучки, и губы ее дрожали.
— Вот, видишь, — сказала она. — Ты был так упрям. Теперь все мои вещи испорчены.
Ее носик сморщился, брови сошлись, рот вытянулся, и она стала плакать.
— Оставь меня, оставь меня! Я не хочу больше оставаться с тобой. Ступай. Я должна плакать из-за тебя. Я лучше вернусь к мадмуазель.
Потом она стала печально собирать вещи.
— Моя чудная катушка потерялась, — сказала она. — А я хотела вышить платьице Лили!
Из немилосердно раскрытого кармана ее коротенькой юбочки виднелась правильная фарфоровая головка с чудным париком светлых волос.
— Идем, — шепнул ей юнга. — Я уверен, что твоя мадмуазель уже ищет тебя.
Девочка дала вести себя, продолжая утирать глаза кулачками, выпачканными в чернилах.
— Что это сегодня опять? — спросил юнга. — Вчера ты уже не хотела.
— Она меня побила палкой от метлы, — сказала девочка, сжав губы. — Побила и заперла в угольный сарай с пауками и разной гадостью. Когда я вернусь, я положу метлу ей в кровать, я подожгу угольями ее дом и убью ее ножницами. Да. (Она надула губки). О! уведи меня, уведи меня далеко, чтоб я ее больше не видела. Я боюсь ее острого носа и ее очков. Я хорошо ей отомстила перед тем, как ушла. Представь себе, у нее на камине были портреты ее папы и мамы, в бархатных рамках. Старичье; не то, что моя мамочка. Да ты не можешь этого знать. Я их вымазала щавельной солью. Они будут ужасны. Так, хорошо ей! Ты мог бы, по крайней мере, мне ответить.
Юнга смотрел на море. Оно было темное и в тумане. Завеса дождя застилала всю бухту. Не видно было больше ни под- водных камней, ни буев. Минутами влажный саван, сотканный из льющихся нитками капель, дырявился кучками черных водорослей.
— Сегодня ночью нельзя будет пуститься в море, — сказал юнга. Нужно будет пойти в таможенный сарай: там есть сено.
— Я не хочу, там грязно! — крикнула девочка.
— Так как же? — сказал юнга. — Тебе разве хочется увидеться с твоей мадмуазель?
— Эгоист! — сказала девочка, заплакав навзрыд. — Я не знала, что ты такой. Боже мой, если б я знала! И как это я тебя со- всем, совсем не знала.
— Что ж? ты могла ведь не пойти. А кто звал меня тогда утром, когда я шел по дороге?
— Я? О, лгун! Я б не пошла, если б ты мне не сказал. Я боялась тебя. Я хочу вернуться. Я не хочу спать на сене. Я хочу в мою кроватку.
— Делай как хочешь, — сказал юнга.
Она пошла дальше, пожимая плечиками. Через минуту она сказала:
— Если я иду с тобой, так только потому, что промокла; уверяю тебя.
Сарай стоял на самом берегу, и с клочьев соломы, торчавших из-под дерна его крыши, тихонько стекала дождевая вода. Они оттолкнули от входа доску. В глубине было что-то вроде алькова, образованного крышками ящиков и наполненного сеном. Девочка села. Юнга укутал ей ноги по колени сухою травой.
— Это колет, — сказала она.
— Это греет, — сказал юнга.
Он уселся у дверей и следил за погодой. Сырость пронимала его дрожью.
— Тебе не холодно, по крайней мере? — сказала девочка. — Ты еще заболеешь потом, что я тогда стану делать!
Юнга покачал головой. Они сидели молча. Несмотря на то, что небо было закрыто тучами, чувствовалось наступление сумерек.
— Я голодна, — сказала девочка. — Сегодня у мадмуазель на ужин жареный гусь с каштанами. О! ты-то ни о чем не подумал. Я принесла пирожки с мясом. Из них сделалась каша. На! возьми!
Она протянула руку. Пальцы ее прилипли к холодному тесту.
— Я пойду поискать крабов, — сказал юнга. — Они водятся там, у Черных камней. Я возьму таможенную лодку внизу.
— Мне будет страшно одной.
— Ты не хочешь кушать?
Она ничего не ответила.
Юнга отряхнул с своей блузы солому и вышел. Серый дождь окутал его. Она услышала его шаги, шлепающие по грязи.
Потом были сильные порывы ветра и торжественная, ритмическая тишина ливня. Мрак становился все сильней и все грустней. Час ужина у мадмуазель прошел. Там под висячими масляными лампами все спали в белых кружевных постелях. Несколько чаек криком предвещали бурю. Вихрь за кружился, и морские валы стали бомбардировать расселины утеса. В ожидании своего ужина девочка уснула. Немного спустя она проснулась. Юнга, должно быть, играл с крабами. Какой эгоист! Она прекрасно знала, что лодки всегда плавают по воде. Люди тонут только, если у них нет лодки.
— Я его хорошо проведу; пусть думает, что я сплю, — сказала она себе. — Я ему не отвечу ни одного слова, я притворюсь. Это будет отлично!
Поздней ночью она проснулась под зажженным фонарем. Какой-то человек в плаще с остроконечным капюшоном нашел ее, свернувшуюся в комок, как мышка. Его мокрое лицо блестело при свете фонаря…
— Где лодка? — спросил он.
А она негодующе крикнула:
— О! я так и знала! я была уверена! Он не нашел мне крабов и потерял лодку!