За ночь она ей прощала, и радуясь, что снова ее видит, выскакивала из кровати и бросалась целовать ее, шепча: «Здравствуй, моя Ильзочка».
Когда у Ильзе появился настоящий жених, она повела его к зеркалу и сказала другой Ильзе: «Посмотри на моего милого, но не смотри слишком долго. Он мой, но я хочу тебе его показать. Когда мы поженимся, я позволю ему каждое утро целовать тебя со мною». Жених засмеялся. Ильзе в зеркале тоже улыбнулась. «Правда, какой он красивый и как я его люблю?» — спросила Ильзе. «Да, да», — кивнула другая Ильзе. «Если ты слишком много будешь смотреть на него, я тебя больше никогда не поцелую, — сказала Ильзе. — Я так же ревнива, как и ты. Помни. До свиданья, моя Ильзочка».
По мере того, как Ильзе узнавала любовь, Ильзе в зеркале становилась все печальней, печальней. Ее подруга уж не приходила целовать ее по утрам. Она совсем забыла о ней. Теперь перед Ильзе, едва она просыпалась от ночного сна, вставал милый образ ее жениха. Днем Ильзе не видела дамы из зеркала, зато ее жених смотрел на нее.
«О! — говорила Ильзе, — ты больше не думаешь обо мне, гадкий. Ты смотришь на другую. Она узница; она не придет к тебе никогда. Она ревнует тебя; но я ревную больше. Не смотри на нее, милый; смотри на меня. Злая Ильзе из зеркала, я запрещаю тебе отвечать моему жениху. Ты не можешь прийти; ты не сможешь прийти никогда. Не бери его у меня, злая Ильзе. Когда мы поженимся, я позволю ему целовать тебя со мною. Смейся, Ильзе. Ты будешь вместе с нами».
Ильзе стала ревновать к другой Ильзе. Если день проходил и жениха ее не было, Ильзе кричала: «Ты гонишь его своим гадким лицом. Злюка, иди прочь, оставь нас».
И Ильзе закрыла зеркало белым тонким полотном. Она приподняла один из углов покрывала, раньше чем вбить последний гвоздик… «Прощай, Ильзе», — сказала она.
И все же ее жених продолжал казаться скучающим. «Он меня больше не любит, — думала Ильзе, — он больше не приходит, я остаюсь одна, одна. Где другая Ильзе? Ушла ли она с ним?» Своими маленькими золотыми ножницами она немного надрезала полотно, чтоб посмотреть. Зеркало было погружено в белый сумрак.
«Она ушла», — подумала Ильзе.
— Надо, — сказала себе Ильзе, — быть очень терпеливой. Другая Ильзе будет ревновать и будет печальна. Мой милый вернется. Я дождусь его.
Каждое утро, в полудремоте, ей казалось, что она видит его на подушке, возле своего лица: «О! милый мой! — шептала она, так ты вернулся? Здравствуй, здравствуй, миленький мой!» Она простирала руку и касалась холодного одеяла.
— Надо, надо быть очень терпеливой, — говорила себе опять Ильзе.
Долго ждала Ильзе своего жениха. Терпение ее таяло в слезах. Влажный туман застилал ее глаза. Мокрые извилины испещряли ее лицо. Щеки совсем впали. С каждым днем, с каждым месяцем, с каждым годом все больше блекла и таяла она.
— О, милый мой, — говорила она, — я уж не верю в тебя!
Она срезала белое покрывало, и в бледной раме показалось зеркало, усеянное темными пятнами. Зеркало было изборождено светлыми морщинами, а там, где зеркальная амальгама отпала от стекла, были озера мрака.
Другая Ильзе вышла из глубины зеркала, одетая в черное, как Ильзе, с похудевшим лицом, усыпанная какими то странными знаками. И зеркало, казалось, плакало.
— Ты печальна, как и я, — сказала Ильзе.
Дама в зеркале заплакала. Ильзе поцеловала ее и сказала: «Спокойной ночи, моя бедная Ильзе».
И, входя в свою комнату с лампой в руке, Ильзе изумилась: другая Ильзе с лампой в руке медленно шла ей навстречу, печально глядя на нее. Ильзе подняла лампу над своей головою и села на кровать. И другая Ильзе подняла свою лампу над своей головой и села возле нее.
— Да, я понимаю, — подумала Ильзе. — Дама из зеркала освободилась. Она пришла ко мне, она пришла за мною. Я должна уже умереть.
Мечтательница
После смерти родителей Маржолен осталась одна со своей старой кормилицей в их маленьком доме. В наследство от них она получила почерневшую соломенную крышу и большую закопченную печь. Дело в том, что отец ее был большой мечтатель и любил строить воздушные замки. Какой-то поклонник его прекрасных идей предоставил ему свою землю для того, чтобы творить, и немного денег для того, чтоб мечтать. Он долго мешал разные сорта глины с пылью металлов, чтоб сплавить из них дивную эмаль; пробовал отливать и золотить причудливую стеклянную посуду, месил «шишки» расплавленной металлической массы, пронизанные «фонарями», и остывшая бронза переливалась радугой, словно гладь стоячей воды. Но по нем остались лишь два-три почерневших тигля, обломки бронзовых плит, покрытые шлаком, да на печи семь больших кувшинов со слезшею краской. А по матери Маржолен, набожной деревенской женщине, не осталось ничего: она продала все, что имела, для «горшечника», даже свои серебряные четки.
Маржолен росла подле отца, на котором всегда был зеленый фартук, у которого руки всегда были в земле и зрачки пылали отблеском огня. Она с восхищением смотрела на семь кувшинов, что стояли на печи, покрытые копотью, полные тайны, подобные волнистой радуге. Моргиана из кровавого кувшина вызвала бы разбойника, натертого маслом, с узорчатой дамасской саблей. В оранжевом кувшине можно было, как Аладдин, найти рубиновые плоды, аметистовые сливы, гранатовые вишни, топазовую айву, опаловые кисти винограда, алмазные ягоды. Желтый кувшин полон был золотого песка, что Камаралзаман спрятал под оливами. Одна из олив чуть-чуть виднелась из под крышки, и край сосуда блестел. Зеленый кувшин, должно быть, был запечатан большою медной печатью царя Соломона. Время покрыло его слоем медной зелени: этот кувшин когда-то лежал на дне океана и много тысяч лет в нем был заключен добрый дух, который был принцем. Девушка очень добродетельная и молодая сумела б в лунную ночь рассеять чары, с разрешенья царя Соломона, одарившего голосом мандрагоры. В светло-голубом кувшине Гяуарэ спрятала все свои морские платья, сотканные из водорослей, усеянные драгоценными аквамаринами и окрашенные пурпуром из раковин. Все небо Рая земного, и роскошные плоды дерева, и ослепительно блещущая чешуя змея и пламенный меч ангела были заключены в темно-голубом кувшине, похожем на гигантский лазоревый южный цветок. И таинственная Лилит влила весь эфир небесного Рая в последний кувшин: фиолетовый, суровый, без изгибов, без складок, высился он, словно епископская мантия.
Те, что всего этого не знали, видели только семь поблекших кувшинов на вздувшейся печи. Но Маржолен знала правду из рассказов отца. В долгие зимние вечера у огня, среди трепетных теней пылающих дров и свечи, до позднего часа, когда она ложилась спать, она жадно ловила очами толпой проносившиеся перед ней чудеса.
Меж тем, корзинка от хлеба и солонка были пусты и кормилица молила Маржолен: «Поди замуж, цветик мой милый! твоей матушке Жан был на уме; хочешь ты Жана в мужья? Маржолен, Маржолен, какая славная невеста была б из тебя!»
— У невесты Маржолен были рыцари, — ответила мечтательница. — У меня будет принц.
— Принцесса Маржолен, — сказала кормилица, — выйди замуж за Жана, ты его сделаешь принцем.
— Никогда, мамка; уж лучше я сяду за прялку. Я жду своих алмазов и платьев не для него, а для доброго духа дивной красы. Купи льна, кудель и гладкое веретено. У нас скоро будет свой дворец. Пока он в черной африканской пустыне. В нем живет чародей, облитый кровью и ядом. Он всыпает путникам в вино серый порошок и обращает их в косматых зверей. Дворец освещен живыми факелами и негры в золотых венцах прислуживают за пиром. Мой принц убьет чародея, и дворец перенесется в нашу деревню, и ты будешь качать моего ребенка.