Он вновь на Кавказе, дипломатом, и по словам современников, «заменял… единым своим лицом двадцатитысячную армию» в Русско-персидской войне. После того как именно Грибоедов склонил персов к выгодному России Туркманчайскому миру, власти сменили гнев на милость, посыпались награды и новое назначение – послом в Тегеран. Там его и убили.
А про то, что персидские власти заплатили за смерть Грибоедова знаменитым алмазом «Шах», – так это легенда. Алмаз входил в перечень сокровищ, передаваемых России по тому самому грибоедовскому Туркманчайскому договору. Зато правда, что 16-летняя Нина, дочь поэта Чавчавадзе, жена поэта Грибоедова и сама поэт, написала эпитафию: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
На этом бы и закончить. Но давайте еще пару грибоедовских строк о Москве:
И это тоже он:
Оба фрагмента справедливы и бессмертны.
Голицынская и 1-я Градская больницы
Дар древнего рода
Про то, что самыми родовитыми на Руси считали себя Рюриковичи, мы уже написали. Вторым по знатности родом были Гедиминовичи – потомки литовского Гедиминаса. Гедиминовичами были князья Голицыны. Многие Голицыны оставили свои метки на страницах российской истории. Наш рассказ о Дмитрии Михайловиче. Вот ведь как странно получается: родился в Турку (в 1721 году), служил в Санкт-Петербурге, более 30 лет прожил в Вене (был чрезвычайным послом), там и умер в 1793-м, а память о себе оставил в Москве.
Не было у Дмитрия Михайловича прямых наследников, а что завещать – очень даже было: коллекции живописи и скульптуры, вилла, библиотека, две вотчины, просто деньги. Раздарив коллекции кузенам и племянникам, Голицын поручил душеприказчикам потратить оставшиеся средства и доходы от вотчин на постройку в Москве богаделен и больниц. Почему именно в Москве – не ясно. Но стараниями брата, Александра Михайловича, за Калужской заставой была построена больница (архитектор – сам Матвей Казаков!). Не простая больница – золотая, одна из лучших в Европе. По завещанию больница была обязана принимать всех беднейших без выбора, будь то русский, будь то иностранец. 50 коек оказалось в распоряжении болезных с 1802 года. А еще… картинная галерея. Как это ни покажется неуместным, но при Голицынской больнице была открыта первая в Москве общедоступная картинная галерея из коллекций Дмитрия Михайловича и Александра Михайловича Голицыных. Была при больнице и церковь – храм царевича Димитрия с одним из лучших хоров (не больница, а прямо культурный центр!). Туда и перевезли из Вены в медном ковчеге тело основателя больницы.
В 1919 году Голицынской больницы не стало. То есть корпуса, персонал (кстати, первые 50 лет все главврачи больницы были одновременно профессорами Московского университета) и больные остались, но перешли в ведение соседней 1-й Градской больницы. Тоже небезынтересный объект. Хоть коротко, но расскажем, благо что «градская» – на эту же букву «Г» начинается. Только в 1833 году в Москве появилась больница, построенная за счет городской казны. До этого как-то частными пожертвованиями или государственной казной обходились. Зато Первая городская (сразу же получившая этот порядковый номер в название), или попросту градская, была на загляденье. Место под нее выкупили по соседству с Голицынской в Нескучном саду, построили замечательные корпуса (проект доктора Лодера и архитектора Бове – про обоих вы прочтете в нашей книге), коек в ней было 400, больше, чем в любой другой в Европе, врачи работали самого высокого уровня. Сейчас и Голицынская, и 1-я Градская, и Щербатовская (она же 2-я Градская) – Первая городская клиническая больница имени Н.И. Пирогова. Не дай бог вам туда попадать (болеть, в смысле) и дай бог попадать именно туда (уж если это случилось) – при такой истории лечат старательно.
Гороховое поле
Почетное бобовое
При царе, не сказать Горохе, а каком – трудно сказать, из-за отрывочности сведений и давности времени, за Садовым кольцом в районе нынешней улицы Старая Басманная простиралось большое поле, засеянное горохом. Из года в год на поле бабы сеяли горох, а может, и мужики его сажали – история о том умалчивает. Если верить книжкам, был здесь царский Гороховый двор и Гороховая слобода, заселенная потомственными гороховодами. Гороховые названия за долгие годы прочно поселились на языке и в ушах московских жителей. Когда из слобод стали вырисовываться улицы, а улицы потребовали названий, то одну из них и переулочек, ей параллельный, назвали Гороховскими (если учитывать кривизну московских улиц, переулок скорее следовало бы назвать эквидистантным улице, но мы, жалея читателей-нематематиков, этого делать не будем).