«Всему свое место, и все на своем месте».
Джо словно слышит в голове голос дяди Уилбура и, оглядывая магазин, замечает, что все здесь остается верным этому излюбленному его принципу. Разве что товара на полках чуть меньше, чем в былые времена, но всюду царят чистота и порядок, все лежит на своих местах.
Только вот сам дядя сейчас где-то за много миль от своего дома.
За много миль от нее самой.
Джо бросает быстрый взгляд на пространство между стойкой и стенкой, где на деревянном шесте висят связанные веревочкой коричневые бумажные пакеты. В эти пакеты чудесным образом помещалось все, что продавал дядя Уилбур, – от нескольких гвоздей с шурупами (чтобы они ненароком не выпали, верхнюю часть пакета необходимо было свернуть несколько раз) до длинной металлической пилы с блестящими зубьями.
А вот и ее потайное место, где в детстве Джо играла в почту («Всему свое место, и все на своем месте»). Стоя за прилавком и закрывая ее от посторонних глаз, дядя делал вид, что понимает: страшно занятая начальница почтового отделения остро нуждается в канцелярских принадлежностях. Какую огромную радость Джо испытывала, когда дядя подзывал ее к себе и вручал коричневый бумажный пакет, в котором лежали какие-то совершенно загадочные предметы. Внутри мог находиться блокнот без обложки или стопка товарных чеков с проложенной между листами истертой копиркой. Дядя Уилбур говорил тогда (что еще важнее, то же самое говорила миссис Уотсон-Тофт, его бухгалтерша с убийственным взглядом), что отдает ей исключительно «подпорченный товар». Но когда Джо немного подросла, она стала подозревать, что дядя, заметив вожделенный взгляд своей маленькой племянницы на новую партию товарных чеков, нарочно портил копирку, проводя по ней плоской стороной ногтя.
Джо поднимает голову и видит на стене позади прилавка пришпиленный к доске для заметок квадратный календарь. И больше ничего. И хотя на дворе давно стоит август, календарь открыт на июле. Интересно, зачем ее дяде понадобилась эта доска, – кажется, прежде никакой доски здесь не было.
Джо кладет неразобранную почту с осенним листом на прилавок и катит свой чемодан в дальнюю часть магазина, туда, где находится ведущая наверх лестница. На площадке второго этажа перед ней открывается дверь со стеклянной вставкой, пропуская женщину в небольшую прихожую. Под крючками для верхней одежды стоит низенькая скамеечка; на одном из крючков до сих пор еще висит дядино темно-серое зимнее пальто.
Здесь же находится дверь в ванную комнату. Это ветхое помещение с безупречно белыми стенами, обогреваемое небольшим и слабеньким воздухонагревателем. Пользоваться этой ванной Джо не горит желанием. Она знает по личному опыту: даже если ванна наполнена горячей водой, внешняя ее сторона по-прежнему холодна как лед.
Из прихожей можно попасть в гостиную, за которой находится кухня. В обоих помещениях есть окна с подъемными рамами, выходящие в переулок. Напротив одного из окон находятся две двери, ведущие в спальные комнаты. Джо секунду колеблется, не зная, в какой из них ей было бы лучше расположиться: в дядиной спальне или в каморке, где она спала, когда гостила тут летом, будучи совсем маленькой. Она открывает дверь в небольшую спаленку и вскоре уже вываливает из своего чемодана в кресло почти всю одежду. То, что она ищет, лежит где-то в самом низу.
Женщина достает темно-синий, сшитый из жесткой, как картон, ткани джинсовый комбинезон. Джо внимательно разглядывает его, словно не понимает, зачем было брать эту вещь с собой. Комбинезон забыла ее лучшая подруга Люси после того, как однажды вечером возникла на пороге дома Джо, – с тех пор прошло уже, наверное, несколько месяцев. Настоящий винтаж из пятидесятых, с широкими штанинами. Люси обожает винтаж. Она любила его всегда: и будучи подростком, и сейчас, в возрасте тридцати восьми лет. Люси носит только те вещи, что ей удалось вымолить у своих бабушек и у бабушек Джо. В своей любви к канцелярщине и остро заточенным карандашам Джо видится отголосок этого странноватого отношения своей подруги к прошлому. Это то, что притягивает обеих женщин друг к другу. Их сердца бились в унисон еще в начальной школе, они всегда шагали рука об руку, – может быть, именно поэтому им частенько удавалось выигрывать ежегодные забеги на трех ногах[2].
Джо садится на кровать, прижимая к груди этот джинсовый комбинезон. Что теперь? Ей кажется, что, если бы ей с Люси снова связали ноги, бежать в одном ритме у них бы уже не вышло. Их пути разошлись, но Джо никак не могла понять, что стало причиной разрыва. Причин могло быть несколько, но, как ни сопоставляй и ни переставляй их местами – например, наличие собственного мнения у Джо, а также наличие собственного мнения у Люси, – остается непонятным, почему же все-таки их отношения разладились. Теперь подруги лишь время от времени обмениваются текстовыми сообщениями, и всякий раз между ними возникают какие-то разногласия. При этом Джо никак не может ясно для себя сформулировать, из-за чего они возникают и почему. Она просто уверена: если бы им с Люси снова пришлось участвовать в забеге на трех ногах, они бы не то что не выиграли эту гонку, но прямо на старте плюхнулись бы лицом в грязь.
2