LXXXIV
– Привет! – сказал Натаниэль дружелюбно.
Атлас обалдело уставился на него.
– Слушай, ты тут неба не видел? – сказал он, – Большая такая штуковина, куда деться могла…
– Вон оно! – сказал Натаниэль, показывая пальцем вверх.
Атлас вздёрнул голову, потом разочарованно вздохнул и уставился в землю.
– Да нет, это не то. Оно хрустальное, понимаешь… тяжёлое… – сказал он. – Куда деться могло?… Ну ведь только что же тут было!
– Его никогда и не было. – сказал Натаниэль. Он сорвал с ближайшего дерева яблоко и начал жевать.
– Да ладно, – сказал Атлас, подумав. – Было, было. Ты так не шути. Вон, видишь? Я там стоял. А оно, значит, сверху…
– Его уже двадцать три минуты, как никогда не было. – сказал Натаниэль. – Точнее, двадцать четыре.
– То есть? – сказал Атлас, подумав ещё немного. Кожа на его лбу собралась в монументальные складки.
– Ну оно как бы было. Но теперь его никогда не было. В этом всё дело, понимаешь? – объяснил Натаниэль. – А после того, как стало так, что его никогда не было, оно, разумеется, исчезло. Потому что не могло же оно возникнуть ниоткуда?
Атлас подумал ещё.
– Это бюрократия. – объяснил Натаниэль. – Его просто упразднили. Списали.
– Кто? – спросил Атлас.
– Да уж известно Кто… – вздохнул Натаниэль. Он сорвал ещё яблоко.
– Положи фрукт. – сказал Атлас. – Так я что, безработный теперь?
– Ну некоторым образом да. – сказал Натаниэль.
– Тогда ешь… – сказал Атлас. – И что мне теперь делать? Это была моя лучшая работа.
– Но тебе ведь не платили, и выходных у тебя не было! – сказал Натаниэль.
– Ну и что? – сказал Атлас. – Зато я по-настоящему умел держать небо. Никто больше не умел, даже Геракл. Я проверял… А теперь его нет, а вместо него вот это… – он презрительно махнул рукой. – Кому сдалось такое небо, которое никто не держит?
– Мне-то откуда знать? – сказал Натаниэль. – Мне оно вообще никак не сдалось, будь оно хоть розовым с прозеленью.
– Нет, как такое может быть! – воскликнул Атлас. – Только что я каждую секунду самим фактом своего существования спасал мир, жизнь на этой планете, возможность свободно дышать полной грудью для каждого создания…
– Гипотетическую. – вставил Натаниэль.
– И вот я уже никому не нужен. Как ветеран труда.
– Боюсь, что не совсем так. – сказал Натаниэль. – Вообще-то, я думаю, для людей ты будешь чем-то вроде бездельника.
– Как это?! – взревел Атлас. – Я, стоя на месте, делал больше, чем каждый из них!
– Ну ведь неба-то никогда и не было. – сказал Натаниэль. – Для людей парень, который держал небо, которого никогда и не было, некоторым образом ничем и не занимался. Это называется «синекура».
– Какая кура?! – воскликнул Атлас. – Что мне теперь делать-то!
– Ну я не знаю… – протянул Натаниэль. – Можешь стать губернатором Филистии. Можешь стать священником. Или охотником. На слонов. Целый мир возможностей.
LXXXV
– Ты прекрасно знаешь, чего я хочу. – сказал Паганини…
– Что, на скрипке уметь играть? – нервно сказал Натаниэль. – Ты и так умеешь!
– Ну да, – кивнул Паганини, – но я-то хочу жить скрипкой. Я хочу играть так, чтобы все говорили – «он продал душу дьяволу, чтобы так играть на скрипке».
– А чем ты сейчас живёшь? – осведомился Натаниэль.
Паганини задумался.
– Может, золота всё-таки? Женщину там? – сказал Натаниэль.
Паганини покачал головой.
– Мужчину? Детей? – продолжал Натаниэль.
– Что?… Нет! – воскликнул Паганини. – Скрипка! Я хочу играть на скрипке!
– Да умеешь ты играть на скрипке! Лучше всех! – воскликнул Натаниэль.
– Ну я хотел бы лучше! – сказал Паганини.
– А ты тренируйся! – сказал Натаниэль. – Работай над собой.
Паганини фыркнул.
– А ты тут причём тогда? – спросил он. – Это я душу за советы продаю?
У Натаниэля начался нервный тик.
– По-моему ты чего-то не понял. Ты не можешь продать мне душу в обмен на умение, которое у тебя и так есть. Ты можешь продать мне душу в обмен на золото, женщин… и их аналоги, власть…
– А что ты с моей душой будешь делать? – поинтересовался Паганини. – На кой она тебе?
– Ума не приложу. – признался Натаниэль. – Но вроде как надо… Есть такая профессия – души покупать. Ну что? Давай, выбирай.
– Я уже всё сказал. – ответил Паганини. – Это моя мечта. Я играю на скрипке, а люди говорят «он продал душу дьяволу, чтобы играть так на скрипке». Какой смысл продавать душу, если никто не сможет оценить?