– Ладно, уговорил. – сказал Натаниэль внезапно спокойно. – Ты будешь играть, а они будут говорить. Подпиши тут. Нет, вот тут. Теперь тут. Тут полная расшифровка подписи. А теперь тут. Тут поставь дату. Спасибо. А теперь – одна контрамарка на твой следующий концерт.
Паганини протянул ему тонкую пачку.
– Извини, особого выбора нет. Все раскупили. Тебе куда, партер, ложа, галерка?
– В бельэтаж, – сказал Натаниэль, – сплетницы никогда не сидят в партере – ничего не слышно. Из-за музыки. И редко сидят в ложе – слишком мало народу вокруг…
LXXXVI
– Ну уже чуть получше. – сказал Господь. – Руки ниже, это раз. Чуть интенсивнее – это два. И когда ты говоришь ей «Я люблю тебя» – она должна чувствовать твоё теплое дыхание. Ты же зубы почистил?
Адам долгим, пристальным взглядом посмотрел на Господа.
– Тебе обязательно смотреть? – сказал он.
– То есть? – удивился Господь.
Адам приподнялся и сел. Ева тоже села и сорвала травинку.
– Ну Ты же говорил, что секс – момент единения двух душ. – сказал Адам, разводя руками. – Нигде не говорилось, что при этом должен ещё кто-то присутствовать. Я думал, единение подразумевает уединение.
– Так Мне тут! – сказал Господь недовольно. – Я Вселенная! Как вы уединитесь от Вселенной?
– Может, шторы сделать? – предложила Ева. – Или хотя бы за кустом.
– Или можно шалаш построить! – сказал Адам.
Господь оторопело переводил взгляд с Адама на Еву.
– Вы что, действительно хотите чтобы Я не смотрел? – сказал Он тихо.
Адам и Ева закивали.
– Но Я же Всемогущий и Всевидящий! – воскликнул Господь. – Какой же Я тогда буду Всевидящий?
– Какой же Ты Всемогущий, если не можешь просто не смотреть? – сказала Ева. – А Всевидящий – это вообще ужасно. Бог-вуайерист – это же кошмар просто…
– Да как хотите! – воскликнул Господь. – Делайте как хотите! Меня не волнует – правильно, неправильно! Решайте дальше сами! Можете хоть всю жизнь неправильно сексом заниматься! Да хоть чего стесняйтесь дальше! Только от Меня больше помощи не дождётесь, молите – не молите. Всего хорошего.
Он исчез.
– Так, отлети от него! – раздался Его раздражённый Голос с некоторого отдаления. – Кто так опыляет? Топчешься как бегемот! Я бы пальцем лучше справился! Бери пример с пфсссс. Так. Аккуратно подлетай… Коснулся пестика… Коснулся тычинок. Улетаешь. Ну вот, видишь как просто?…
LXXXVII
– Не знаю, – сказал Голиаф, задумчиво глядя на Давида, – по-моему это не по правилам.
Давид пожал плечами.
– Мы же разные весовые категории! – сказал Голиаф. – Может, правила поменяли?
Давид снова пожал плечами.
– Правило, по-моему, всегда одно. Кто победил, тот победитель. – сказал он.
Голиаф хмыкнул.
– Ну я понимаю, ты весь такой белокурый, красивый, молодой. И плащ там, шлем, сандалики, стиль «милитари»… Только вот сюда посмотри…
Голиаф слегка напрягся и его мышцы вздулись огромными валунами.
– Вот, смотри. – Голиаф провёл пальцем по плечу. – Знаешь, что это?
– Рука? – сказал Давид.
– Это годы. Годы усилий и тренировок. – сказал Голиаф спокойно. – Это то, что будет оценивать судья. Вложенные усилия. Вот что ты сделал, чтобы быть молодым, белокурым и красивым?
Давид молча сунул руку в сумку.
– Вот и я о том же… А я потратил на это… – Голиаф ещё раз провёл пальцем по мускулу. – целую вечность. Эй!
Камень, пущенный Давидом, ударил Голиафа по лбу. Тот пошатнулся и сел на землю.
– Что ты… Эй! – ещё от одного камня Голиаф заслонился лёгким щитом. – Ты что творишь?
Давид снова пожал плечами и достал камень побольше.
– Парень, знаешь, это неспортивно… – воскликнул Голиаф, прячась за щитом. Камень ударил по щиту и отскочил. Давид снова подобрал его и начал раскручивать пращу.
В три быстрых прыжка Голиаф подлетел к нему, отнял пращу, сбил шлем Саула на его глаза и осторожно придавил его к земле.
– Так. И что на тебя нашло? Я понимаю, что тебе очень хочется выиграть, но для этого надо работать!
Давид, мыча сквозь сжатые губы, попытался вывернуться.
– Не надо отмалчиваться. Давай, поговори со мной. Если ты, вместо того чтобы решать свои проблемы, будешь пытаться покалечить людей, твои проблемы никуда не денутся. – сказал Голиаф, разрывая одной рукой пращу в мелкие клочки.
Давид затих.
– Ты что, не собираешься меня убивать? – сказал он удивлённо через несколько секунд.
– За что? – удивился Голиаф.