Иисус поднял брови.
– Что ты себя все время трогаешь?… – спросил Он. – У тебя чешется там? Что ты стоишь и трогаешь себя у всех на глазах?
Сатана неопределенно покачал головой и опустил глаза.
– Ну понимаешь, – сказал он, немного помявшись, – у меня сегодня свидание тут неподалеку… Я себе… Ну… Ну, прибавил чуть-чуть… Непривычно немного…
Иисус бросил на землю пустую чашу.
– Ах ты похотливый козел! – воскликнул Он, щелкая пальцами.
В Его голосе чувствовалось облегчение.
– Эй!… – воскликнул Натаниэль, хватаясь за промежность.
– Это один из самых торжественных, самых апокрифических, таинственных вечеров в истории всего мира, – продолжал Иисус, закипая от гнева, – а ты, вместо того, чтобы сочувствовать, чтобы думать о деле, работать в команде, ты…
– Однажды Твое любимое издательство выпустит словарь, – пропыхтел Натаниэль, обшаривая себя, – и Ты узнаешь, что значит слово «апокрифический», которое Ты… Ну что ж это… Эй!
Иисус отвернулся и, сложив руки, уставился вдаль.
– Я тебя больше не задерживаю, – сообщил он пустоте. – Можешь идти куда хочешь.
– Да куда я пойду-то теперь! – воскликнул Сатана, вздыхая очень тяжело.
Он опустился на траву, закурил и вздохнул еще один раз.
– Это тебе не сад тысячи вздохов, – процедил Господь через зубы, – а Гефсиманский. Здесь не о бабах думать надо. Скорбеть надо. Сиди и скорби.
CXXXVII
– E-6 – E-7. – сказал Господь, бросив взгляд на доску поверх очков. – Белый конь взял черного? Я, знаешь ли, все равно набираю вес…
– Ну тут все просто. – сказал Сатана, не поднимая глаз, – Тот кто много есть – полнеет. Не очень сложно, по-моему. Закон Вселенной.
Он развернул доску и, задумчиво сложив руки на груди, откинулся на спинку кресла.
– Эх… – Господь встал, подошел к столу с доской и, опустив на нос очки, внимательно посмотрел на нее. – Чей ход?…
– Твой. – сказал Сатана. – Всегда твой.
– Просто проверяю. – Господь уселся обратно в Свое кресло. – Е-7 – Е-8, пешка превращается в ферзя. Шах королю.
– Мог бы и за черных уже сходить, – сказал Сатана, – хоть разочек.
– Разочек ходил, – ответил Господь, – но это лишнее разнообразие. Совершенно лишнее.
– Вот и в диете то же самое, – откликнулся Сатана, – однообразная пища приводит к удручающе однообразной полноте.
– А вот это неправда, – возмутился Господь, – Я вчера ел эти твои чертовы брокколи. Здоровая пища, клетчатка. Запоры.
– Ты залил их майонезом, – сказал Сатана, – да так, что их и не видно было. И добавил к ним большущий кусок баранины.
– Вот тебе и разнообразие, – сказал Господь, – и тебя лысого Я буду есть одни овощи.
– Ну тогда не жалуйся, что полнеешь, – ответил Сатана.
Господь хмыкнул. Он подошел к большому зеркалу и уставился на Свое отражение.
– И не буду, – сказал Он, – просто Я не хочу превратиться в доброго безобидного пузанчика… Черный ферзь на F-8. Ужасно быть пузатым и безобидным. Кстати, перелом в ходе игры. Ты сейчас проиграешь.
– Есть люди, – заметил Сатана, – которые говорят, что могут есть сколько угодно и не полнеть.
Господь еще раз хмыкнул.
– Интересно, как?…
Сатана пожал плечами.
– Не имею ни малейшего понятия.
Господь, не оборачиваясь, смахнул с доски черного ферзя и передвинул белого E-8 – F-8.
– Мат тебе, черная душа, – сказал Он. – И все-таки это удивительно.
– Что удивительно?… Что кто-то что-то говорит?…
– Удивительно, как мало некоторым людям угодно. Речь идет о здоровом дисбалансе…
– Дисбалансе в чем?…
– Да во всем… Во Мне.
CXXXVIII
Ромео нерешительно огляделся и перегнулся через прилавок к самому уху аптекаря.
– Мне нужен яд. – прошептал он.
Аптекарь посмотрел на него пристально, слегка прищурившись.
– Знаешь что?… – спросил он наконец, и замолчал.
Ромео подождал. Он смотрел на аптекаря, аптекарь смотрел на него.
– Что? – не выдержал наконец Ромео.
– Я хочу есть. Чертовски хочу есть.
Аптекарь наклонился и исчез под стойкой.
– Ты знаешь, как я хочу есть?… – раздался оттуда его приглушенный голос. – Нет, не отвечай, я сейчас сам отвечу. Очень. Я очень хочу есть. Я хочу есть как человек, который очень хочет есть. Как человек, который, например очень давно не ел, или в этом роде.
Над прилавком появилась его слегка запылившаяся голова.
– Эй, парень, – окликнул он Ромео (в этом не было никакой нужды), – ты знаешь, почему у меня такие впалые щеки? Потому что я жую их изнутри. Вот как я хочу есть.