– Руки не отрастают, папочка. – сказал Гамлет ласково. – Это билет в один конец.
– В какой конец? – спросила тень.
– В один. – объяснил Гамлет так же ласково.
Тень снова замолчала.
– Ну кому-то же я отсек руку, – сказала она неуверенно, – я же точно помню.
– Ну не себе, – сказал Гамлет, – это наверняка.
Тень еще раз замолчала.
– Ты меня разыгрываешь. – сказала она наконец. – Ты приволок чью-то руку и приделал, пока меня не было.
Гамлет покачал головой.
– Ну что ж, – вздохнула тень, – несделанного не воротишь.
– Сделанного. – поправил Гамлет.
– Несделанного! – воскликнула тень.
– Правильно говорить – сделанного.
– А я сказал – несделанного.
– А правильно – сделанного!
– Ладно, ладно. – тень страдальчески подняла руки, тело отца снова шевельнулось, испустив волну удушающей вони. – Сделанного не воротишь. О чем я говорил?…
Гамлет прикусил нижнюю губу.
– Вообще-то конечно можно и «несделанного»… – сказал он.
– А заткнись ты! – крикнула тень.
Они помолчали.
– Так вот, – продолжила тень, убедившись, что Гамлет не собирается говорить. – я отсек кому-то руку, чтобы зло не завладело мной…
CXLVII
Розенкранц еще раз посмотрелся в зеркало и снова что-то поправил.
Гильденстерн нервно затрещал костяшками.
– Че ты волнуешься, – заметил Розенкранц, – он в конце концов наш бывший школьный товарищ.
– Школьный, да, – согласился Гильденстерн, – но это за рамками действия. Мало ли, может он нас лупил там.
– Где там?… – Розенкранц засунул ноготь между передними зубами.
– В школе. – Гильденстерн начал барабанить пальцами по коленям. – Это же тоже «школьные товарищи», может он нас в дерьме утопить пытался, но что уж там, кто старое помянет, детство золотое… А за этим, да там, мрачная взаимная ненависть.
Розенкранц принялся укладывать небольшой локон, регулярно облизывая пальцы.
– Даже если и так, – заметил он, – что он тебе сделает-то? Укусит?
– А почему нет? – ответил Гильденстерн. – Это ж Гамлет, тот самый Гамлет, он говорит всем Правду, и поэтому его считают сумасшедшим, почему ему меня не укусить-то?
Розенкранц отошел от зеркала и неспешно уселся, положив руки на колени.
– А ты успокойся, – посоветовал он, – про нас в конце концов тоже кино сняли.
– Постмодернистское же, – сказал жалобно Гильденстерн, – и вообще мы с тобой идиоты идиотами. А дело серьезное, трагедия, идиоты задолго до конца помрут.
– Да, – согласился Розенкранц, – тут не повезло. А что, ты б комедию предпочел?…
Гильденстерн задумался.
– Не, наверное нет, – сказал он, – комедия – дело серьезное, вдруг еще воздастся по заслугам,
Он встал и начал прохаживаться взад-вперед.
– С другой стороны, – вдруг сказал он, – все это становится похожим на фарс, правда?
Розенкранц пожал плечами.
– Тогда еще все может обойтись, – сказал Гильденстерн, – главное ты с ним не спорь, хорошо? Пускай у него монолог будет, ему это нравится. Он монологи любит.
Розенкранц озабоченно поморщился. Дверь распахнулась и мажордом дважды ударил посохом об пол.
– Гамлет, – объявил он торжественно, – ранее известный как Принц Датский.
CXLVIII
Гамлет, ранее известный как принц, открыл один глаз и посмотрел на стюарда.
– Вставайте, принц! – отчетливо произнес слуга.
Гамлет застонал и подтянул одеяло к подбородку. Из-под другого конца одеяла показались его тощие ноги, и стюард бросился натягивать на них тугие черные чулки.
– Уйди, скотина, – промычал Гамлет, – мне снился такой чудесный сон…
– О чем, Ваше Высочество?… – с готовностью спросил стюард.
– О том, что тебя не существует… Аккуратнее!
Стюард, упершись в спинку кровати Гамлета, дернул чулок так, что кончик носка прорвался и большой палец выглянул наружу.
– Прошу прощения, Ваше Высочество! Сей же час заменю!… – выкрикнул стюард, бросая ногу Гамлета и отступая на шаг.
Гамлет задумчиво пошевелил вылезшим пальцем.
– Не надо, – сказал он, – так оставь.
Гамлет откинул одеяло и остался лежать на спине. Протянув руку к прикроватному столику, он запустил пальцы в небольшую чашу. Содержимое чаши зашуршало под его пальцами.
Он щелкнул и сплюнул, не спуская глаз со стюарда, чистившего его черный колет.
– Вы знаете, милорд, что снаружи черно, как ночь, а внутри бело, как день? – спросил стюард.
– Нет, не знаю.