До этого мне ни разу не приходилось касаться золотого дуката. Я взял монету и с благоговением ощутил ее тяжесть на ладони. Увесистая, гладкая, превосходно отчеканенная. Все монеты показались мне прекрасными, и не только благодаря своей стоимости. Они завораживали взгляд. Освещенные бледным лунным светом, золото и медь сняли, как луковая шелуха, которой так восторгался синьор Ферреро, только превращенная в металл. На мгновение меня охватил соблазн, но я напомнил себе, что пришел не для того, чтобы красть. Старший повар сказал, что я лучше, чем думаю о себе, и внутри у меня Бог. Я положил дукат на место и закрыл коробку.
С меня было довольно. Я шагнул назад, закрыл дверь кладовой и покосился на медную сковороду, под которой спрятался шкафчик синьора Ферреро. Но все еще колебался. У такого любопытного человека, как я, подобная медлительность вызывала недоумение. Я обвел взглядом кухню — не забыл ли выполнить какое-нибудь задание? Заглянул в горшок с полуфабрикатами, желая убедиться, что огонь горит с должной интенсивностью, затем взял метлу и проверил, не валяется ли где-нибудь лист салата-латука, случайно упавшая на пол рыбья кость или крупица соли. Вглядывался в пол, но боковым зрением умудрялся видеть медную сковороду.
Согнувшись с метлой в руке под разделочным столом, я заметил ковыляющего по неровному каменному полу жука. Поднял и, извинившись: «Простите, синьор жук, старший повар не разрешает насекомым находиться на кухне», — вынес на задний двор и отпустил. Глядя, как он уползает прочь, я вспомнил рассказы о ведьмах из Калабрии, готовивших для всех желающих месиво из насекомых, а те пачкали им двери своих врагов. Это считалось надежным проклятием, от которого не существовало спасения, и калабрийцы, прежде чем войти в дом, внимательно осматривали двери.
При мысли об оккультных вещах в памяти всплыли истории о черкесских колдуньях, готовивших зелье из собачьих языков, рыбьих глаз и козлиных гениталий и глотающих его, произнося заклинания. Отвратительно! Старший повар никогда бы не стал заниматься столь богомерзким делом.
Возможно, он упражнялся в каких-то безобидных видах белой магии. Возможно…
Но пора было приниматься за дело!
Я понимал, что колеблющиеся тени и расходившиеся нервы заставили разыграться мое воображение. И, поспешив к шкафу, снял с крюка медную сковороду. От волнения рука дрогнула, я выронил сковороду, и та со звоном упала на пол. Я оглянулся, испугавшись, что на шум прибегут люди, но все было тихо и я засунул в замочную скважину проволоку, которая тут же стала мокрой от пота. Выругавшись, я вытер ладони о шерстяную ткань штанов. Заставил себя глубоко вздохнуть и начал сначала, крепко сжав губы. Когда кольца секретного механизма встали в нужное положение, маленькая дверца скрипнула и приоткрылась на ширину пальца. Я с шумом вдохнул и испытал приступ ужаса, прежде чем понял, что звук исходит от меня самого. Затем взялся дрожащими пальцами за ручку.
В то время я еще не знал историю о ящике Пандоры и не понимал, что, открывая некоторые вещи, рискуешь вызвать катастрофу, поэтому их следует держать закрытыми. Но вряд ли бы это меня остановило. Позабыв о благоразумии, еще не наделенный мудростью и подогреваемый любопытством, я распахнул дверцу.
Какое облегчение! На трех полках стояли стеклянные бутыли и кувшины — такие же, как те, со специями, в кладовой поваров. Восхитительно заурядные. Была там еще парочка мешочков из ткани, вроде тех, в которых держат снотворные порошки, и из них пахло солью. Все аккуратно расставлено, с приклеенными этикетками, как в обычной аптеке. Я открыл несколько кувшинов и понюхал содержимое — пахло травами, обычными поварскими припасами. Оказалось, что величайший секрет старшего повара — всего-навсего невинный маленький шкаф с кулинарными ингредиентами, настолько дорогими, что он прячет их от остальных поваров, чтобы те напрасно не расходовали сокровища, если вообще знали способы их употребления.
Увидев зеленые стеклянные кувшины с засушенными листьями, я вспомнил, что старший повар, готовя дающий забвение соус, взял из шкафчика что-то зеленое. Из сосуда пахнуло ароматом свежей зелени. Я откусил от листа маленький кусочек. Вкус был незнакомым, но приятным. Во рту остался явно травяной привкус. Все остальное тоже не возбуждало интереса. Никаких состриженных ногтей, прядей волос, гнилых останков, никаких напитков с запахом жженого каштана. Этот шкаф хранил секреты старшего повара, подкреплявшие его репутацию. Я облегченно вздохнул, проникнувшись уверенностью, что когда-нибудь, как сказал мой благодетель, они откроются и мне.
Я медлил запирать замок. Если эти травы и специи настолько редкие, что ими может пользоваться лишь старший повар, то синьора Ферреро впечатлит моя осведомленность. Образованность он ценил превыше всего. Если я выучу несколько названий его драгоценных трав, он настолько изумится, что повысит меня. Ведь Франческа не станет ждать меня вечно.
Я представил, как упоминаю в разговоре название незнакомой травы. Старший повар улыбнется и скажет: «Браво, Лучано! Я вижу, ты стал внимательным, бывая на Риальто». Мой талант обеспечит мне повышение и навеки заткнет Марко рот.
Разумеется, я не мог прочитать надписи на этикетках. Но, всматриваясь в слова, воспринимал их как рисунки — линии, петельки, точки и крестики. Маленькие картинки, которые можно перерисовать. Если правильно изобразить линии и закругления, кто-нибудь прочтет мне названия.
Я вернулся к столу старшего повара, взял перо и пергамент, но чернила, боясь расплескать, оставил на месте. Устроившись на печи вместе со свернувшимся у ног Бернардо, я размешал в воде золу и получил черную жидкость для писания. Затем при слабом свете тлеющих под горшками углей старательно перерисовал буквы с этикеток на нескольких бутылочках и одном мешочке. Перо подпрыгивало и оставляло кляксы, а когда оно совершенно затупилось от моих грубых чернил, я прервался, чтобы заточить его тем самым ножом, которым чистил картошку. Но при этом подпортил пергамент: работал, сам того не замечая, высунув кончик языка, с губ капнула слюна и совершенно уничтожила два слова — почти половину плодов моего получасового труда. Ничего страшного. Как сказал Марко, я способен на все, чего пожелаю. Заточив перо, я вернулся к работе.
Удивительно, сколько усилий требует процесс письма. Я даже порадовался, что остался неграмотным. Но результат моих стараний обнадеживал. «Взгляни, Бернардо», — предложил я и поднял пергамент, восхищаясь итогом — нескладными, размытыми строками неумело нацарапанных слов. Моим произведением.
Я положил перо и бутылочки на место и запер шкафчик. Затем пробрался в людскую спальню и спрятал пергамент с украденными словами под подушку. Дожидаясь, когда придет сон, и обдумывая следующие шаги, я понял, что не знаю, кто мне бы мог прочитать переписанное. Уже в полудреме, я вспомнил серебряную коробку с блестящими дукатами и медяками. И пока сон совершенно не овладел мною, сказал себе, что деньги принадлежат не старшему повару, а дожу. Эта малая толика его имущества лежит на кухне для мелких расходов, и пропажа небольшой суммы на услуги переписчика никогда не обнаружится.
Глава XV
Книга трав
На рассвете, захватив проволоку, я прибежал на кухню раньше обычного. И, прежде чем приступить к исполнению утренних обязанностей, открыл кладовую со специями и взял из серебряной коробки один дукат. Когда появился старший повар, я встретил его у дверей.
— Доброе утро, маэстро. Какой прекрасный день. Сегодня мне придется идти на рынок?
— Да. — Он надел свой высокий колпак. — Я заходил туда на заре, но персики еще не привезли.
— Я отыщу для вас самые лучшие на всем Риальто.
— Хочешь загладить вину за пропавшие груши, Лучано?
Я кивнул и сказал то, о чем думал на самом деле:
— Потружусь изо всех сил.
— Хорошо. — Синьор Ферреро скрылся в кладовой со специями и вскоре появился с пригоршней медяшек, которые пересыпал мне в карман куртки. — Принеси мне двадцать персиков, золотистых, как закат, размером с кулак и с божественным ароматом.