– Я слышал ваш разговор, – прежде чем родители его заметили, сказал Оливер. – Вы забываете, что квартира у нас маленькая, а стены тонкие.
Родители в панике обернулись на него. Затем переглянулись.
Лицо отца потемнело от боли, которая выплеснулась у него из груди, разливаясь пятном. Боль пульсировала, не собираясь уходить. Обыкновенно она словно сдерживалась невидимой стеной, однако сегодня, похоже, боль преодолела преграду подобно кровавому черному зверю, вырвавшемуся на свободу. В матери также присутствовала боль – но только обузданная. Или, по крайней мере, подавленная.
По опыту Оливер знал, что у каждого человека боль своя, особенная: у одних – маленький сгусток, у других – хаотический огонь. У одних похожа на приливную волну, а у других напоминает яд, разливающийся по жилам, или растущий синяк, или тени на воде. Оливер не понимал, что это значит, чем объясняется и, главное, почему он проклят такой способностью, – но, сколько он себя помнил, боль была видна ему всегда.
Оливер ненавидел это. Однако порой необычная способность оказывалась полезной.
– Привет, парень!.. – начала было мама, однако Оливер не дал ей договорить.
– Я хочу уехать отсюда. Я слышал ваш разговор и хочу уехать отсюда.
– Уверен? – спросил отец.
– Да. – Олли кивнул. – В городе… тяжело. – И это действительно было так. Шум. Огни. Непрекращающийся гул. Но хуже всего – люди. Люди хорошие. Но боль… Она повсюду. Такое обилие боли грозило его сокрушить. Как это произошло сегодня во время занятий по безопасности. Боль неудержимой волной захлестывала Оливера изо дня в день. И становилось только хуже. Боль нужно было унять. И, быть может, переезд поспособствует. Быть может.
– Хорошо, сын, – натянуто улыбнувшись, сказал Нейт. – Хорошо.
Вопрос был решен.
Семейство Грейвзов стало готовиться к переезду.
5. Единственное условие
Вот дом:
Каменный сельский особняк в колониальном стиле, чьи старые кости воздвигнуты в конце восемнадцатого века. Высокое здание с узкими плечами, оно отбрасывает необычайно густую тень, когда солнце всходит позади него. Дверь красная. Козырек над ней зеленовато-голубой. Однако и та и другая краска давно выцвела и шелушилась, подобно струпьям на теле прокаженного. Плитки, которыми вымощена дорожка, потрескались и раскололись, и растущая в трещинах трава сделала их еще шире. На окнах висела паутина, как старая, так и новая. Крытая шифером крыша находилась в ужасном состоянии, многие листы лопнули и оторвались. С электрических проводов свисала глициния, а ядовитый плющ и дикий виноград с пятипалыми листьями заползли на стены, словно стремясь затащить дом под землю. Природа хотела забрать его себе.
Точно так же как деревья зловеще нависали над домом, сам дом, казалось, зловеще нависал над Нейтом. Какое-то головокружительное мгновение ему казалось, будто красная входная дверь распахнется настежь и дом подастся вперед, а дверной проем превратится в раскрытый рот. Который поглотит и проглотит его. От дома веяло смрадным запахом и кошмарными снами.
Нейт разглядывал дом своего детства, который не видел много лет, и вдруг позади послышался шум двигателя и шорох камней под колесами.
Поверенный Рикерт проехал по длинной дорожке, вымощенной растрескавшимся асфальтом, на десятилетнем «БМВ» – и Нейт обрадовался тому, что его появление оторвало его от тягостных размышлений. Рикерт поставил свою машину рядом с маленькой «Хондой», которая, как предположил Нейт, принадлежала сиделке из хосписа.
Выскочив из машины, юрист бодрым шагом подошел к Нейту, прижимая к груди коричневую папку.
– Добрый день, мистер Грейвз, – сказал он.
– Здравствуйте, Рикерт, – ответил Нейт.
– Ваше единственное условие удовлетворено.
– Он сейчас здесь?
Рикерт невозмутимо кивнул. «Он тоже терпеть не мог моего отца», – сообразил Нейт. Что было весьма кстати: отец просто ненавидел всех юристов.
Сунув руку в карман, Нейт достал потрепанную долларовую бумажку. Такую мог бы выдать на сдачу автомат, торгующий чипсами.
Поверенный взял купюру. Протянул Нейту конверт. Заглянув внутрь, Нейт увидел пачку бумаг – все необходимые документы он подписал несколько дней назад, на следующий день после того, как Оливер сказал, что хочет переехать, – а также договор и связку ключей.
В этот самый момент дверь дома открылась и появилась сиделка – широкоплечая женщина с добрыми глазами, шлемом темно-русых волос и печальным выражением на лице.
– Нейтан Грейвз? – спросила она.
Нейт кивнул и тотчас же довольно резко поправил:
– Нейт. Никогда не был Нейтаном.