Рейнджер немедля послал вторую гром-стрелу в рыжий склок, доскакавший уже почти у дороги - но оказалось, что прыгучие существа умеют делать выводы. Потому что меховой шар в нужный момент раздался вширь, превращаясь в бублик. Хлопушка свистнула сквозь широкую дыру, врезалась в склон позади странного создания, катящегося вниз, и бухнула там, не причинив ему вреда. Оказавшись на дороге, рыжий бублик прокатился подпрыгивающим колесом, а затем упал наземь сбоку от лошадей, впряженных в крестьянскую телегу. И быстро, перебирая десятками лап, юркнул под них.
Лошади шугнулись, хотя до этого не проявляли особых беспокойств. Разумеется, сидящие в повозке заорали благим матом и повскакали, словно и не жители ничейных поселений, которые родились и выросли в прямой близости к Холмам! Будто впервые необычную тварь встретили, тьфу, паникеры. Затем повозку ощутимо тряхнуло, и гривастые заржали в полный голос.
Анна подбежала и встала, как вкопанная. На нее смотрели три лошади. Там, где пару секунд назад было две. Теперь упряжь перекорежило, крайние кобылы с изумлением косили на центровую, кое-как втиснувшуюся меж ними, выскочив почти буквально из-под земли. Была она такая же каурая, но отличалась от настоящих лошадок множеством деталей, которые сходу и не осознаешь, но все вместе они громогласно шепчут в оба уха: «Не настоящая».
- Тпру! Кривоногия! - фальцетом воскликнул возница, отдергивая руки от поводьев, будто они были заразные, и только потрясая кнутом. Явно имелось ввиду: «Попустись, нечисть проклятая, изыди!!» но крестьянин обалдел, позабыл все слова и зацепился языком за универсальное:
- Тпру!! Тпрууу!!!
Анна шагнула к лошади, медленно положила руку ей на гриву, сдерживая пламя внутри, чтоб не обжечь.
- Ф-фыр? - неуверенно сказала лже-лошадка в тщетной попытке произвести убедительное впечатление. Уши торчали вбок, а не вверх, грива была слишком гладко расчесана и чистенькая, глаза слишком выпученные, зубы невероятно мелкие, губа вздута, словно подбитая. Да и морда шире и короче, чем порядочному коню положено. - Фыр?
- Неа, - отрицательно покачала головой воительница. - Не фыр.
Она вспомнила, как друды реагировали на гривастых. В Холмах не водилось диких лошадей, а оседланные бывали редко. Поэтому местное существо не сумело сходу как следует скопировать одну из них.
Лошадка сникла, форма ее резко пошла рябью, лоснящейся волной стекла вниз, как живая шкура-лужа. Анна ждала чего-то подобного, уже поняла, что перед ней существо, легко меняющее форму. Ухватила за край и дернула на себя, но шкура в месте ухвата вдруг сделалась такой масляно-скользкой и тонкой, что легко выскользнула даже из крепко сжатой перчатки и ускользнула в темноту.
- Ах ты выворотка оборзевшая, - с досадой воскликнула Анна, на ходу изобретя подходящее ругательство. - Люди, кончайте галдеть, в ушах звенит! Видите, неопасное оно! НЕОПАСНОЕ!
Большинство стоящих поблизости беженцев смолкли и уставились на Вороницу.
- Превращается во всякое-разное, но видите, лошадью заделаться у него не вышло. Не такое уж умелое. Поэтому хватит причитать, давайте искать.
Беженцы поумерили волнения и только озирались друг на друга, потому что и вправду: два меховых шара из трех вроде как проникли в толпу, но никто не хватался за горло и не испускал дух. Никого не раздирали в клочья снаружи (или изнутри), и даже не кусали за ноги. В общем, пока что каждый из промокших под дождем поселян оставался цел... Вот только поселянами они больше не были. Перестали быть, когда пришлось бежать с родной земли.
- Может и не опасное, - согласился Ричард, все еще водя натянутым луком из стороны в сторону, выискивая, не появится ли подозрительная крадущаяся шкура или, например, ходячее ведро, в которое стоит всадить стрелу. - Но если оно сразу жрать никого не бросилось, не значит, что потом украдкой на привале не обглодает.
Женщины забеспокоились, и кажется, не про сожрет. Вдруг отрастит десять рук и повадится их распускать? А в мужа в темноте превратится, что тогда?
- Или заполночь придушит, внутрь заползет и в мертвенную плоть вселится! - воскликнул с болью в голосе испуганный лавочник, судорожно цепляясь за свои пожитки. - Иначе зачемь посередь людской массы упряталось?!
«Иначе» он говорил с ударением на первый слог, как, в общем-то и все поселенцы ничейных земель; «зачемь» и «посередь» тоже вышли друг за другом прямо из народа. А вот «людская масса» и «мертвенная плоть», напротив, выдавали в лавочнике наличие словарного запаса. Что, интересно, он там продавал? Впрочем, сейчас не до выяснений.