И вот, то инстинктивное преображение, которое так гениально установил Н. Н. Евреинов, неизбежно приводит к театру, синтезирующему центру.
Театр – это океан прекрасных возможностей, собравший свою глубинность из рек, рожденных с вершин всех стран искусства.
Гордо-пророчески предвидит Евреинов преображение жизни, где все – как в заколдованной сказке – полно таинственно чарующей красоты, все зовет к творчеству и ясным рыцарем хочется войти в замок, пасть к ароматным ногам Ее Величества Жизни и оставить верное сердце у трона из песен.
«И, кто знает, – быть может близок час, когда среди людей, преступно забывших, что они те-же дети, для которых несть мира, кроме мира игрушек, появятся накрашенные, надушенные и диковинно наряженные Ареоисы Новой Полинезии, – вдвойне прекрасные и мудрые, потому что они прошли сквозь искус дьявольского соблазна стать „взрослыми“, – запоют песни о золотом детстве человечества, подтянут им, сами того не замечая, старики, уставшие от жизни, чуждой детского преображения, и воцарится на земле новый канон, канон правды, как мы актеры, ее выдумали, а не правды, как она есть». (Театр, как таковой).
Этот новый канон правды, так чутко предчувствуемый Евреиновым, в известной степени был осуществлен в 1914 г. русскими футуристами (Дав. Бурлюком, Вл. Маяковским, Вас. Каменским) – этими русскими Ареоисами Новой Полинезии.
Футуристы-песнебойцы ходили (турнэ с лекциями по России) по улицам более чем 20-ти городов России с раскрашенными лицами и в цветных одеждах. В Тифлисе эти футуристы были одеты в яркие персидские ткани, и это придало особый интерес футуристической философии об одеждах, возвещенной с подмостков Тифлисского Казенного Театра.
Нестранно-ли было видеть всегда многочисленной публике песнебойцев-ораторов, наряженных в яркоцветные одеяния и не постыдившихся разрисовать свои лица для идеи театрализации жизни, для убеждения нового понятия о красоте.
И пусть дюжина малокровных моралистов из мещанских газет ругала футуристов клоунами – зато вся огромная, чуткая часть публики не только не скрывала своих восторгов, но откровенно сознавалась, что смелая театральность выступления убедила более, чем голые слова, хотя бы и отчаянные.
Здесь мне хочется подчеркнуть несомненное влияние на современных поэтов, в смысле воплощения, театральной идеи Евреинова.
Поэзия описательная (правда жизни) и поэзия символическая – быстро сменяются поэзией представления – где все форма, все поза, все маска, все игра.
Талант – это породистый рысак на бегах, гений – степная лошадь.
Н. Евреинов – породистый рысак в степи. Неожиданно – как танго с коровами.
Истинный Робинзон театра и Колумб сегодняшнего «Театра для себя», Король режиссеров, мудрый арлекин-любимец толпы, Н. Евреинов, зычной трубой созвавший нас на представление жизни и подаривший нам новое мерило ценности жизни – театральность, сегодня дает новое откровение: он зовет к сценической реформе жизни, он убеждает обрести нам режиссуру жизни, он говорит:
– «Меня все интересует в спектакле жизни, каждая мелочь, ибо на всем здесь, поскольку это культурный театр, может и должна лежать печать некой режиссуры, некоего театрального Логоса, некоего духа живого!»
Боже мой, ведь стоит лишь на минуту задуматься о режиссуре и ее значении в нашей жизни, как душу охватывает яркий пламень новых надежд и близких возможностей сотворить жизнь по образу и подобию лучших сказок и песен о царствах на земле.
Были эпохи, когда такие гении режиссуры жизни как Рамзес II, Перикл, Клеопатра, Александр Великий, Юлий Цезарь, Нерон, Карл Великий, Савонаролла, Лютер, Людовик XIV-ый, Наполеон I-ый, Петр и Екатерина Великая – широким размахом режиссерской фантазии создали свои эпохи, про которые Н. Н. Евреинов считает:
«В праве говорить с тем-же чувством, с каким вспоминаем исторические моменты настоящего театра: „когда во главе театра стоял Лентовский“, „во времена Кронегка“, „при режиссуре Макса Рейнгардта“, „в эпоху Антуана“…»
Но с большим правом и с гордым чувством, учитывая исторический момент настоящего театра, мы должны торжественно признать «Эпоху Евреинова» с минуты, когда открылись пасхальные врата «Старинного театра» и больные вопросом «о сущности театра» получили чудесное исцеление, а здоровые и радостные духом живым поняли, что наконец-то пришел тот желанный Режиссер, откровения которого заставили молиться неверующих, который – единственный обнажил душу театра и на благородных руках вынес ее – обнаженную – нам, зрителям и сказал: возьмите и поймите: жизнь – это театр, а я и все вы – арлекины.