Книга о Ласаро де Тормес

Книга о Ласаро де Тормес

Издание подготовили

С.И. ПИСКУНОВА, А.В. СЕРЕБРЕННИКОВ

ЖИЗНЬ ЛАСАРИЛЬО С ТОРМЕСА, его невзгоды и злоключения

ПРОЛОГ

Рассудил я за благо, чтобы столь необычные и, пожалуй, неслыханные и невиданные происшествия стали известны многим и не были сокрыты в гробнице забвения, ибо может случиться, что, прочтя о них, кто-нибудь найдет здесь нечто приятное для себя, и даже тех, кто не станет в них особенно вдумываться, они позабавят. Плиний по этому поводу замечает: нет книги, как бы плоха она ни была, в которой не нашлось бы чего-либо хорошего[1], тем более что вкусы не у всех одинаковы, и за то, чего один и в рот не берет, другой готов отдать жизнь[2]. Да и мы сами видим, что презираемое одними не презирается другими, а потому ничто, кроме чего-нибудь уже слишком отвратительного, не должно быть уничтожаемо или отвергаемо, всё должно быть доведено до всеобщего сведения, в особенности если это нечто безвредное, нечто такое, из чего можно извлечь пользу.

В противном случае писали бы весьма немногие и только для одного какого-нибудь читателя, ибо писательство дается нелегко, и те, кто этим делом занимается, желают быть вознаграждены — не столько деньгами, сколько внимательным чтением их трудов, а если есть за что, то и похвалами, по каковому поводу говорит Туллий: «Почести питают искусства»[3].

Неужели вы думаете, что солдату, первому взобравшемуся на штурмовую лестницу, более, чем кому-либо другому, опостылела жизнь? Разумеется, нет, — только жажда похвал заставляет его подвергаться опасности, и точно так же обстоит дело в искусствах и в словесности. Хорошо проповедует богослов, пекущийся о людских душах, но спросите-ка его милость, огорчает ли его, когда ему говорят: «Ах, ваше преподобие, какой же вы прекрасный проповедник!» Некий рыцарь, который весьма неудачно бился на турнире[4], отдал свою кольчугу шуту, ибо тот восхищался меткостью, с какою рыцарь будто бы наносил удары копьем[5]. Ну а как поступил бы рыцарь, если б он в самом деле заслуживал похвалы?

Признаюсь, я не лучше других, и коль скоро всем это свойственно, то и я не буду огорчен, если моей безделицей, написанной грубым слогом, займутся и развлекутся все, кому она хоть чем-нибудь придется по вкусу. Пусть узнают про жизнь человека, изведавшего так много невзгод, опасностей и злоключений.

Прошу Вашу Милость принять это скромное подношение из рук человека, который постарался бы придать ему больше ценности, если бы только это было ему по силам. И так как Ваша Милость велит, чтобы всё было описано и рассказано весьма подробно[6], то и решил я приступить к моему повествованию не с середины, а с самого начала, дабы всё о моей особе было известно и дабы люди, которым высокое происхождение досталось по наследству, поняли, сколь малым они обязаны самим себе, ибо фортуна была к ним пристрастна, и как долго и с какими усилиями налегали на весла те, кому она не благоприятствовала, прежде чем они достигли тихой пристани[7].

РАССКАЗ ПЕРВЫЙ, [В КОТОРОМ] ЛАСАРО ПОВЕСТВУЕТ О СВОЕЙ ЖИЗНИ И О ТОМ, ЧЕЙ ОН СЫН

Итак, прежде всего, да будет известно Вашей Милости, что зовут меня Ла́саро с Тормеса[8] и что я сын Томе Гонсалеса и Антоны Перес, уроженец Техераса, деревни близ Саламанки. Произошел я на свет на реке Тормес[9], откуда и получил свое прозвище[10], а случилось это так. Отец мой, да простит его Господь, ведал помолом на водяной мельнице, что стоит на берегу реки, и прожил он там более пятнадцати лет. Однажды ночью беременная мать моя находилась на мельнице. Тут подоспели роды, и она там же и разрешилась, так что я с полным правом могу говорить, что родился на реке.

И вот, когда мне было восемь лет, отца моего уличили в том, что он по злому умыслу пускал кровь мешкам, которые принадлежали людям, съезжавшимся на мельницу молоть зерно. Он был схвачен, во всём сознался, ни от чего не отрекся[11] и пострадал за правду[12]. Уповаю на Господа Бога, что ныне пребывает он в раю, ибо Евангелие называет таких людей блаженными[13].

В это время был объявлен поход на мавров[14], куда попал и мой, в ту пору высланный из-за упомянутого несчастья, отец; поступив погонщиком мулов к некоему дворянину, принявшему участие в этом походе, он, как верный слуга, сложил голову вместе со своим господином.

1

Плиний по этому поводу замечает: нет книги, как бы плоха она ни была, в которой не нашлось бы чего-либо хорошего... — Аллюзия на высказывание римского писателя Плиния Младшего (ок. 62 — ок. 114). Ср.: «Он ничего не читал без выписок и любил говорить, что нет такой плохой книги, которая в чем-нибудь не оказалась бы полезной» (Письма. III.5.10. Пер. М.Е. Сергеенко].

2

...за то, чего один и в рот не берет, другой готов отдать жизнь. — Это утверждение заимствовано из «Посланий» римского поэта Квит а Горация Флакка (65—8 до н. э.). Ср.:

Трое гостей у меня — все расходятся, вижу, во вкусах, Разные нёба у них, и разного требует каждый. Что же мне дать? Что не дать? Просит тот, чего ты не желаешь; То, что ты ищешь, совсем уж претит и другим ненавистно. II.2.61-65. Пер. Н.С. Гинцбурга

3

...по каковому поводу говорит Туллий: «Почести питают искусства». — Под «искусствами» здесь подразумеваются так называемые свободные (вольные), или благородные, искусства (artes liberales) — семичастный канон, входивший в систему схоластического образования и призванный охватить весь корпус знаний о мире, за исключением самого высокого уровня — философского осмысления бытия. Начиная с V в. н. э. artes liberales подразделялись на две группы: пропедевтическую, так называемый тривиум, или троепутие (грамматика, риторика, диалектика), и завершительную — квадривиум, или четверопутие (арифметика, геометрия, астрономия, музыка). Автор «Ласарильо» ссылается на изречение Марка Туллия Цицерона (106—43 до н. э.), римского оратора, политического деятеля и писателя-философа, содержащееся в его «Тускуланских беседах»: «Почет питает искусства, слава воспламеняет всякого к занятию ими, а что у кого не в чести, то всегда влачит жалкое существование» (1.4. Пер. М.Л. Гаспарова). При этом Цицерон имеет в виду прежде всего музыкальное («пение и струнную игру») и поэтическое искусства (последнее не входит в канон), но далее по тексту добавляет к ним и геометрию (см.: 1.5).

4

...рыцарь. который весьма неудачно бился на турнире... — В оригинале речь идет не о «турнире» в тогдашнем понимании слова — бое, в котором участвует множество рыцарей, — а о поединке (justa).

5

...отдал свою кольчугу шуту, ибо тот восхищался меткостью, с какою рыцарь будто бы наносил удары копьем. — Испанское слово «sayete» (в переводе К.Н. Державина — «кольчуга») в действительности обозначает полотняное исподнее, которое надевалось под рыцарские доспехи и было длинней, чем они. Согласно обычаю, победитель (sic!) турнира отдавал это исподнее своему шуту.

6

...так как Ваша Милость велит, чтобы всё было описано и рассказано весьма подробно... — В обращении к «Вашей Милости», — по всей видимости, некоему важному духовному лицу, неоднократно возникающему в ходе повествования, а также в тексте «Пролога», — раскрывается важнейшая композиционная особенность «Ласарильо», представляющего собой, по сути дела, развернутое объяснительное письмо. Адресат текста, «слугой и другом» которого является покровитель Ласаро, настоятель небольшого толедского прихода Св. Спасителя, требует от героя повести, чтобы тот разъяснил ему некий скандальный «казус» (в оригинале: «caso» — «дело»; в русском переводе передано местоимением «всё»). Суть же «казуса», как следует из содержания седьмого, заключительного, рассказа, сводится к тому, что этот настоятель, представленный в повести как архипресвитер (хотя исторически в храме Св. Спасителя такой должности никогда не существовало) и городской глашатай Ласаро живут в соседних домах, а жена глашатая ходит к архипресвитеру «убирать покои и готовить обед» (с. 91 наст. изд.). Для объяснения этой ситуации и доказательства своей нравственной состоятельности и социальной благонадежности Ласаро и собирается рассказать «Его Милости» о своих злоключениях. Таким образом, уже в «Прологе» повести содержится ее развязка, то есть он одновременно служит и эпилогом (подробнее о композиции повести см. с. 586, 591 сл. наст. изд.). Предлагаемое прочтение, отождествляющее оба упоминания «caso», не просто соединяет конец и начало повести, но и как бы закольцовывает ее, превращая в закрытую структуру, в которой оказываются совершенно лишними слова, стоящие в конце одного из четырех дошедших до нас изданий (Алькала, 1554): «Обо всём происходящем со мной впредь буду сообщать Вашей Милости» («De lo que de aqui adelante me suscediere avisaré a Vuestra Merced»).

7

...прежде чем они достигли тихой пристани. — Последняя фраза «Пролога» перекликается с заключительной фразой повести: «В это-то самое время я благоденствовал и находился на вершине житейского благополучия» (с. 94 наст. изд.), — что еще раз подчеркивает циклическую композицию книги (ср. примеч. 6).

8

...зовут меня Ласаро с Тормеса... — Имя героя повести имеет двойной подтекст, поскольку ассоциируется сразу с двумя евангельскими персонажами — голодным Лазарем, умирающим у дверей богача (см.: Лк. 16: 19—31), и мертвым Лазарем, воскрешенным Иисусом Христом и ставшим единственным человеком, прошедшим через смерть и воскрешение (см.: Ин. 11: 38—44). Каждое из этих значений имени Ласаро непосредственно связано с центральными темами и мотивами повести (об этом подробно см. с. 592 наст. изд.). Кроме того, в народной этимологии имя Ласаро (Lázaro) связывалось с глаголом «lacerar» (через устар, форму «lazrar»), значащим «раздирать, увечить» (переходный), а также «бедствовать» и «страдать» (непереходный). В современном испанском языке есть слово «lazarillo» — «поводырь», непосредственно восходящее к имени героя повести. Ср. также рус. «лазарет».

9

Произошел я на свет на реке Тормес... — В описании рождения Ласаро, а также в его «фамильном» имени, нередко образуемом от названия места рождения, пародируются эпизоды рыцарских романов, повествующие о таинственном, зачастую связанном с водной стихией, происхождении их героев. Пародия «Ласарильо», видимо, прежде всего обращена против самого знаменитого испанского рыцарского романа — «Амадиса Гальского» («Amadis de Gaula»; первое известное изд. — 1508), герой которого прозывался Юноша Моря (Doncel del mar). В переводе К.Н. Державина утрачивается этот пародийный подтекст (см. примеч. 3), равно как возникает отсылка к возможному значению: «с острова Тормес» (ср., напр.: с Кубы») или «из области» (ср.: «с Урала», «с Дона»), — но именно области суши, а не реки; невозможно «с Волги» как реки, «с Невы», «с Оки» и т. д. Неудачен и более старый (И. Гливенко) вариант перевода «Лазарильо из Тормес» (см.: Лазарильо 1897). «Ласарильо с берегов Тормеса» также не сохраняет аллюзию на дворянское имя. Лучшим, как мы считаем, решением было бы воспроизвести имя транслитерацией: «Ласаро де Тормес» (мы используем это название повести в монографии, см.: Пискунова 1998). Однако в настоящем издании, как и в других случаях (см.: Пискунова 2008), мы предпочли сохранить вариант, предложенный К.Н. Державиным. То же касается и иных, на наш взгляд, не вполне точных моментов в его переводе, часто продиктованных неверными прочтениями текста в тех испанских источниках, на которые переводчик мог ориентироваться (первое подлинно научное издание повести (см.: Cavalliere 1955) датируется тем же, 1955 г., что и переработанный перевод Державина; см. также Преамбулу к примечаниям к «Л-I»).

10

...получил свое прозвище... — В оригинале Ласаро говорит о «де Тормес» (de Tormes) как о своем фамильном прозвании (sobrenombre): в его устах «Ласаро де Тормес» звучит как дворянское имя. Характерно, что герой-повествователь нигде не называет себя в уменьшительно-ласкательной форме — «Ласарильо». Так к нему лишь однажды обращается слепец, когда обнаруживает подмену колбасы репой (см. с. 24 наст. изд.) — и обращение это, с учетом ситуации, звучит по меньшей мере двусмысленно, но, скорее, угрожающе.

11

...во всём сознался, ни от чего не отрекся... — Травестийная аллюзия на слова Иоанна Крестителя, возвещающего о рождении Иисуса Христа: «Он объявил, и не отрекся <...>» (Ин. 1: 20).

12

...и пострадал за правду. — В оригинале — игра слов. Существительное «justicia» имеет два значения: (1) «истина», (2) «правосудие». Автор играет на двух разных смыслах этого слова: отец Ласаро в действительности пострадал не «за правду», а от рук закона.

13

...ибо Евангелие называет таких людей блаженными. — В русле предшествующего обыгрывания двойного значения слова «justicia» (см. примеч. 5) Ласаро-повествователь переиначивает фразу из Евангелия от Матфея: «Блаженны изгнанные за правду; ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5: 10) — так, что она приобретает смысл «блаженны пострадавшие от рук правосудия».

14

В это время был объявлен поход на мавров... — Об этом походе см. с. 568 наст. изд.