Я видел великое множество больших и малых рыб, самых разных, собравшихся в том месте и начавших, слегка высовываясь из воды, рвать на части и пожирать тела моих товарищей. Увидев это, я испугался, что они то же сделают и со мной, если примут меня за одного из тонущих, перестал загребать воду руками, как делали прочие, думая тем самым спастись — тем более что я не умел плавать, — и начал погружаться плавно на глубину, где даже мог передвигаться, сколько мне позволяло мое отяжелевшее тело. Мои мысли о неумолимом конце прогнала шумная стая рыб, приплывших на треск разламывающегося судна.
Так что, когда я погружался в морскую пучину, я почувствовал и узрел, что меня преследует огромное и всё увеличивающееся в размерах разъяренное полчище других рыб, которые, как я думаю, жаждали испробовать меня на вкус. Они приближались с оглушительным грохотом и свистом[101], желая вцепиться в меня зубами. Я же, видя, что погибель близко, с яростью, усиленной страхом смерти, начал, не ведая, что творю, размахивать шпагой, которую, так от нее и не избавившись, обнаженной держал в правой руке; и Богу так было угодно, что в короткое время, круша всё направо и налево, я раскрошил многих на куски, и они начали отставать от меня. А отпустив меня, они бросились пожирать своих же сородичей, коих я, защищая себя, предал смерти — и безо всякого труда, так как у этих тварей нет никакой защиты, тем более доспехов, и в моей власти было поубивать их, сколько пожелаю, и через недолгое время после того, как я от них отдалился, всё время гребя прямиком так, словно мое тело и ноги опирались на твердь, я добрался до большой скалы посреди морских глубин, и как только ступил на нее, то воспрянул духом и смог немного отдохнуть от пережитого и сбросить усталость, которую только тогда почувствовал, ибо до того в моей смятенной и исполненной страхом смерти душе для нее не было места.
А поелику удрученным заботой и ослабленным свойственно воздыхать, то, сидя на скале, я тяжело вздохнул, за что и поплатился, ибо забылся и открыл рот, который до того держал плотно закрытым, и поскольку с того времени, как я пил вино, прошло три часа и мое нутро уже частично освободилось, то освободившееся место заняла соленая и невкусная вода, которая, смешавшись с супротивным ему вином, вызвала у меня нестерпимые боли. И тогда я воистину осознал, что вино спасло мне жизнь, так как, пока я был им полон по горло, вода не могла причинить мне вред, и я воистину постиг достоверность того, что мне напророчил слепец в Эскалоне[102], сказав, что, если и есть такой человек, которому вино должно даровать жизнь, то речь идет обо мне; и тогда же великая печаль о погибших в море товарищах охватила меня, ибо они не присоединились ко мне, когда я пил вино, а сделай они это — были бы сейчас вместе со мной, что хоть как-то ободрило бы меня. Я в одиночестве оплакал их всех, утонувших в море, и мне пришла в голову мысль: возможно, что, если бы они и пили со мной, то и тогда не смогли бы набраться вином до макушки, ибо никто из них не был Ласаро де Тормес, научившимся пить вино в великой школе пропойц-иноземцев, собиравшихся в толедских трактирах.
И вот, предаваясь воспоминаниям об этом и о других предметах, я вдруг увидел, что ко мне приближается туча рыб, двигавшихся как снизу, так и сверху; сбившись в кучу, они обложили мою скалу. Я понял, что у них недобрые намерения, и больше от страха, чем по доброй воле, с трудом поднялся и встал на ноги, чтобы защищаться; но мои усилия были тщетны, ведь к тому времени я мог считаться погибшим, ибо был уже полон мерзкой водой, проникшей во все мои внутренности. У меня так кружилась голова, что я не мог ни держаться на ногах, ни поднять шпагу, чтобы защититься. И, видя смерть в такой от себя близости, начал смотреть, нет ли от нее какого спасения, ибо защититься от нее в бою я не мог по вышеуказанным причинам. И вот, передвигаясь что было мочи по скале, я нашел в ней по воле Божьей небольшое отверстие, в которое пролез и, оказавшись там, увидел, что нахожусь в пещере, и хотя вход в нее был узким, сама она была достаточно просторной и не имела другого выхода. Мне показалось, что Всевышний завлек меня в нее, чтобы я смог восстановить силы, вконец растраченные в моем положении; и едва я слегка взбодрился, как тут же вспомнил о своих врагах и просунул во входное отверстие пещеры острие своей шпаги. И таким образом начал резкими шпажными выпадами оборонять свой бастион.
101
102