Два года спустя Ортегу как возможного автора «Ласарильо» надолго — почти на три века — заслонил другой, значительно больше для этой роли подходящий, претендент — поэт[309] и историограф Диего Уртадо де Мендоса (Diego Hurtado de Mendoza; 1503—1575). Фламандский библиограф Валерий Андрес Таксандр в своем каталоге книг испанских писателей («Catalogas clarorum Hispaniae scriptorum»; 1607) сообщал о нем как об авторе «комментария к Аристотелю», истории войны в Тунисе[310], стихотворений на «романском» (т. е. испанском) языке, а также сочинителе «развлекательной книги» (libro de entretenimiento) «Ласарильо с Тормеса».
Автор составленной годом позднее «Испанской библиотеки» («Hispaniae bibliotheca»; 1608) иезуит Андреас Скотт, в свою очередь, писал: «<...> считается, что Диего Уртадо де Мендоса в молодые годы, будучи студентом Саламанкского университета, где он изучал гражданское право, сочинил сатирическую забавную [satyricum illud ludricum] книгу “Ласарильо с Тормеса”» (цит. по: Rico 2006: 36).
Эта атрибуция, подхваченная первыми испанскими библиографами Томасом Тамайо де Варгасом (1589—1641) и Николасом Антонио (1617—1684) и подтвержденная «Словарем авторитетов» («Diccionario de Autoridades»; 1726— 1739), была принята всеми издателями XIX — начала XX века (под именем Диего Уртадо де Мендоса «Ласарильо» опубликован и в томе Библиотеки испанской литературы 1846 года). Однако в 1888 году авторство Мендосы[311] было поставлено под сомнение французским испанистом Альфредом Морелем-Фасьо (Alfred Morel-Fatio; 1850—1924), указавшим на несовпадение «простонародного» стиля анонимной книжицы, ее откровенной антицерковной, реформистской направленности и мировоззрения и литературных вкусов (какими они виделись критику) члена влиятельнейшего аристократического семейства, воина и крупного дипломата (см.: Morel-Fatio 1888): Мендоса был в составе миссии, посланной Карлом V в Англию (1537—1538 гг.) для достижения договоренности о браке принца Филиппа и Марии Тюдор, позднее, с 1539 по 1547 год — послом в Венеции и представителем Карла на Тридентском соборе, в 1547— 1552 годах — послом в Риме и командующим испанским гарнизоном в Сиене.
Напротив, по мнению Мореля-Фасьо, автор «Ласарильо» должен был быть писателем-маргиналом, знакомым с бытом народных низов и черпающим вдохновение в фольклоре (откуда сам образ Ласаро-побирушки в анонимную повесть и пришел)[312], а также — религиозным вольнодумцем-«эразмистом», то есть последователем нидерландского гуманиста Эразма Роттердамского (1469—1575), труды которого вдохновляли европейских реформаторов (хотя сам Эразм за Люггером не пошел, оставшись в лоне Католической церкви)[313].
Этими соображениями авторитетного французского испаниста авторство Мендосы, казалось, было окончательно опровергнуто, и многие десятилетия, уже не полагаясь на свидетельства библиографов XVII—XVIII веков, ученые искали автора «Ласарильо» в одном из двух, указанных Морелем-Фасьо, направлений. Прежде всего — среди эразмистов, появившихся в Испании вскоре после восшествия на престол (1516 г.) привезенного в страну из «заграницы» внука «католических королей» Изабеллы и Фернандо (Фердинанда) по материнской линии и обладателя короны императора Священной Римской империи Максимилиана по отцовской — Карла, родившегося и выросшего в Бургундии, не знавшего Испании и ее языка, ее полувосточного жизненного уклада, поклонника средневекового рыцарства и любителя рыцарских романов, воспитанного на «североевропейский», настороженно-враждебный по отношению к папскому Риму лад.
Также, считал Морель-Фасьо, создатель «Ласарильо», скорее всего, был не только эразмистом, но и «новым христианином»[314], каковых среди испанских эразмистов действительно было немало. «Новые христиане» (или «конверсос», от исп. conversos — «обращенные») с особым рвением искали в сочинениях Эразма ответы на мучившие их сомнения, порожденные расхождением заветов Христа и нравов и образа мыслей служителей Римской церкви, присвоивших себе исключительное право общения с Богом и толкования Его воли, руководствуясь при этом Вульгатой — раннесредневековым латинским переводом Библии. А вот для Эразма, первого европейского филолога-классика, сакральная «неприкосновенность» Вульгаты была сомнительна: в ней нидерландский гуманист находил множество несоответствий текстам Ветхого и Нового Заветов на древнееврейском и греческом языках.
309
Вместе с Хуаном Босканом (Juan Boscán; 1490—1542) и Гарсиласо де ла Вега (Garcilaso de la Vega; 1501—1536) Диего Уртадо де Мендоса был основоположником испанского петраркизма — течения, объединявшего поэтов, сочинявших стихи в жанрах и размерами итальянских последователей Франческо Петрарки: одиннадцатисложные любовные сонеты, эклоги, элегии, оды, послания. Петраркистский цикл сонетов, адресованных некой Марфизе, есть и у Мендосы. Однако Мендоса писал не только сонеты, но и антисонеты, сонеты-пародии, в том числе «сонет о сонете». А еще — он сочинял кансьонес (песенки) в средневеково-народном стиле, используя традиционный восьмисложный стих. Особенно ему удавались редондильи, которые позднее будет высоко ценить один из лучших барочных лириков Лопе де Вега.
310
Основанное на непроверенных сообщениях сведение. Главное сочинение дона Диего-хрониста — «Гранадская война» («La Guerra de Granada»), повествующее о восстании морисков в горах Альпухарры (1568—1571 гг.), было опубликовано после смерти автора, в 1627 г.
311
Мы предпочли этот, более привычный для русской традиции, вариант сокращения фамильного имени дона Диего используемому в Испании «Диего Уртадо».
312
На самом деле, из народной речи в повесть пришло прозвание «ласарильо» — как нарицательное обозначение «сирых», «несчастненьких», «убогих», чаще всего — больных проказой, болезнью св. Лазаря (см.: Cejador у Fráuca 1976: 13—14).
313
Эразмисты скептически относились к догмам Римской церкви и нравам католических клириков, мечтая о восстановлении чистой, не замутненной позднейшими истолкованиями вере первых христиан, о христианской Церкви как сообществе соединившихся во Христе и живущих по законам любви братьев. Об испанском эразмизме и его месте в испанском Возрождении см.: Abellán 1982; Пискунова 1998.
314
«Статусы о чистоте крови», начавшие выходить в Испании в последнее десятилетие правления Карла (первый был издан в 1547 г.), делили испанцев на «старых» и «новых» христиан: к последним относились все, у кого в роду — вплоть до четвертого колена — были евреи или арабы.