Русское дворянство дробилось на группы в зависимости от возраста, места жительства, национальности, происхождения, материального положения, рода занятий и т. д. Каждая группа определяла свое отношение к дуэли и отдельным ее видам и формам. Соответственно, и некоторые формы дуэли или элементы ритуала приобретали значение преимущественной принадлежности к тому или иному кругу или слою общества.
Дуэль считалась приличествующей в первую очередь молодежи. В XVIII и первой половине XIX века поведение человека диктовалось его возрастом в значительно большей степени, чем теперь. Жизнь каждого человека разделялась на несколько возрастных периодов, и каждому из них были присущи какие-то характерные типы поведения. В начале 1831 года Пушкин писал: «Я женат. Женат – или почти. <…> Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе, как обыкновенно люди живут. Счастья мне не было. Il n’est de bonheur que dans les voies communes[5]. Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться» [152, т. 10, с. 338]. Соответствие поведения возрасту было той «проторенной дорогой», на которой – Пушкин цитирует Шатобриана – «можно найти счастье», и ключом к пониманию внутренней сути тех или иных поступков.
Связь между возрастом и поведением была достаточно тесной, и образовывалась обратная зависимость: своим поведением человек мог продлить тот или иной возрастной период («остаться юным до самой старости»), «остановить» время или «обогнать» его.
Дуэль была атрибутом молодости. Это могло оценочно осознаваться и со знаком «плюс» (в духе «gaudeamus igitur»[6] или «тряхнем стариной», «мы тоже были молоды»), и со знаком «минус» («мальчишество», «занятие для юнцов» и т. п.).
Молодежное поведение – это поведение холостяцкое. Только в молодости, освободившись от родительской опеки, «увидев свет» и еще не обременив себя семьей, человек наиболее легко и свободно распоряжался своей судьбой и жизнью. Женатый человек должен был иметь очень серьезные причины, чтобы не только подвергнуть опасности свою жизнь, но и рискнуть лишить свою семью кормильца.
Дуэль была делом в первую очередь военных. Впоследствии это было официально закреплено в «Правилах…» 1894 года. Для тех, кто безоговорочно принял «Правила…», дуэль являлась одним из средств поддержания воинского духа в армии, своеобразной тренировкой профессиональных качеств и навыков, которые могут потребоваться защитнику Отечества. Во многом это действительно так. Дуэль – это бой, и в этом бою требуются такие же хладнокровие и уверенность в своих силах, смелость и умение владеть оружием, как и во время войны. Дуэль – это дело чести, а человек, умеющий защитить свою личную честь, сумеет защитить и честь своего флага, своей страны.
Между дуэлью и войной есть и очень важное различие. Дуэль – это ритуал, а война как таковая уже перестала быть ритуалом. К началу XIX века она сохранила некоторые ритуальные элементы, хотя и довольно значительные по сравнению с войнами XX века, но все-таки явно второстепенные. Л. Н. Толстой не случайно, говоря об Отечественной войне 1812 года, сравнивает ее с дуэлью – и противопоставляет их: «Представим себе двух людей, вышедших со шпагами на поединок по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. <…>
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские».
Речь здесь идет, конечно же, не просто о дуэли; попробуйте представить, как Толстой, выйдя на поединок, например с И. С. Тургеневым – ведь у них была ссора, они обменялись вызовами и готовились к дуэли, – и «поняв, что дело это не шутка», поднял дубину и начал ею охаживать своего соперника. Речь идет о степени ритуализации общественной и государственной жизни. Жизнь человека и государства, по мысли Толстого, ценнее любых условностей цивилизации. Такой взгляд все шире распространялся в обществе; сейчас он является абсолютно преобладающим, и именно жизнь человеческая (а не честь, например) является высшей ценностью для общества и государства.
Но вернемся к началу XIX века. Ритуал еще сохраняется. В первую очередь – рыцарское, благородное отношение к сопернику, основанное на сословных представлениях о чести. Дворянин-офицер в силу своего происхождения был ближе к дворянину-офицеру вражеской армии, чем к собственному солдату. Проиллюстрируем эту мысль примером из повести А. А. Бестужева-Марлинского «Вечер на бивуаке». Поручик Ольский рассказывает, как, оказавшись без провианта, он отправился… к противнику, чтобы «умереть или пообедать!». Оказавшись у французов, он им совершенно искренне все объяснил: