Лопухин в этом письме также указывает, что в Департаменте Полиции и в общей полиции ни у кого не было сомнений в том, что Трепов, с октября 1905 г. не имевший более никакого отношения к Департаменту Полиции, так как был назначен дворцовым комендантом, являлся, так сказать, вторым правительством. Эта уверенность укрепляется тем фактом, что Трепов получает специальные фонды и всякие документы из Департамента Полиции. Вместе с тем никто, по словам Лопухина, не сомневался в том, что Трепов сочувствует погромам.
И для всякого объективного человека должно быть ясно, что октябрьские погромы 1905 г. не только были допущены властями, но и при их участии организованы. Характерно, что все погромы начинались с того, что в связи с изданием манифеста 17 октября 1905 г. устраивалась патриотическая манифестация с портретом царя. В этот портрет откуда-то стреляют, затем объявляется, что стреляли евреи, — после чего и начинается еврейский погром. В Одессе командующий войсками генерал барон Каульбарс, как это установлено ревизией сенатора Кузьминского, говорил в доме градоначальника собранным полицейским приставам: «надо называть вещи их именами: все мы в душе сочувствуем погромам». Одесский градоначальник Нейдгарт, как установлено сенатором Кузьминским, снял фуражку перед громившими еврейские лавки и сказал им: «спасибо, братцы», а обратившемуся к нему за помощью избиваемому еврею он сказал: «Я ничего сделать не могу. Вы хотели свободу — вот вам жидовская свобода».
Сенатор Кузьминский привлек Нейдгарта к уголовной ответственности за бездействие власти, имевшее серьезные последствия. Нейдгарт был уволен в отставку, но суду предан не был, так как 1-й Департамент Сената, от которого зависело предание его суду, не нашел в его действиях состава преступления!
В Киеве, как установлено ревизией сенатора Турау, полицмейстер Цихоцкий присутствовал при разгромах еврейских магазинов и квартир и явно их одобрял. Когда он в одном месте сказал громилам: «Довольно, братцы», это вызвало изумление погромщиков, из которых один сказал другому: «Ты разве не видишь, он ведь шутит». Это замечание было вполне логично, так как Цихоцкий поощрял громил и, когда он появлялся, громилы его качали. Генерал Бессонов, на обязанности которого была военная охрана в одном из трех участков Киева, сказал погромщикам: «Громите, но грабить нельзя». А когда одна женщина подняла кусок сукна, выброшенный громилами из магазина, генерал сказал: «ну, это не грабеж, а находка» ... Сенатор Турау привлек к ответственности полицмейстера Цихоцкого за бездействие власти, имевшее особенно важные последствия, но и он не был предан суду.
Интересно отметить, что в отличие от прежних погромов — в Кишиневе, Гомеле и других, насколько я помню, не было ни одного процесса в связи с погромами, начавшимися 18 октября 1905 г. Может быть, это объясняется тем, что сочувствие этим погромам было так открыта проявлено представителями власти, что они не решились кого-либо арестовать и предавать суду, на котором их отношение к погрому было бы установлено.
Витте в своих воспоминаниях так характеризует эту деятельность власти: «действовала провокация, имевшая целью создавать еврейские погромы, провокация, созданная еще при Плеве и затем, во время Трепова, более полно и, можно сказать, нахально организованная».
II. ОТ 1-Й ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ ДО ИЗДАНИЯ ВРЕМЕННЫМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ ДЕКРЕТА О РАВНОПРАВИИ
Избирательный закон в Государственную Думу далеко не отвечал тому, чего требовало общественное мнение. Чтобы соответствовать ему, выборы должны были быть на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Но этот закон соответствовал лишь последнему. Он не был всеобщим, а цензовым; не был прямым, так как избиратели выбирали не членов Думы, а выборщиков, и был очень далек от того, чтобы считаться равным.
Издавая этот закон, правительство надеялось на то, что Дума, выбранная на его основании, не будет в оппозиции к правительству. Эти ожидания в значительной степени разделяли левые партии — социал-демократы и социалисты-революционеры, призывавшие к бойкоту выборов. Однако, призыв этот успеха не имел. В результате была избрана Дума, которая не отвечала ни ожиданиям правительства, ни опасениям левых партий. Она была ярко оппозиционной и вошла в историю, как Дума «народного гнева». Был выбран и ряд депутатов, открыто тяготевших к левым партиям.