Из привлечения в кабинет общественных деятелей ничего не вышло, но Столыпин в первые месяцы своего премьерства все же пытался добиться «успокоения» путем реформ. Тогдашний министр финансов и будущий преемник Столыпина на посту премьера, граф В. Н. Коковцев в вышедших в 1933 году в Париже воспоминаниях рассказывает, что в начале октября 1906 г. Столыпин предложил своим коллегам «поставить на очередь вопрос об отмене в законодательном порядке некоторых едва ли не излишних ограничений в отношении евреев, которые особенно раздражают еврейское население России и, не принося никакой пользы, потому что они постоянно обходятся со стороны евреев, только питают революционные настроения еврейской массы и служат поводом к самой возмутительной противорусской пропаганде со стороны самой могущественной еврейской цитадели — в Америке».
По предложению Столыпина, каждое ведомство представило перечень ограничений, относящихся к предметам его ведения. Пересмотр законов был закончен в одном заседании и «целый ряд существенных ограничений был предложен к исключению из закона». К сожалению, Коковцев не дает никаких указаний о том, какие именно «существенные, но едва ли не излишние» ограничения были в этот список включены.
«Журнал Совета министров, — продолжает свой рассказ Коковцев, — пролежал у Государя очень долго... Только 10 декабря 1906 г. Журнал вернулся от Государя к Столыпину при письме, с которого Столыпин разрешил мне снять копию».
Текст письма, воспроизведенный в книге Коковцева, гласит:
«Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям.
Я знаю, Вы тоже верите, что «сердце царево в руцех Божьих».
Да будет так.
Я несу за все власти, мною поставленные, перед Богом страшную ответственность и во всякое время готов отдать Ему в том ответ».
«Ни в одном из документов, находившихся в моих руках, — добавляет Коковцев, — я не видел такого яркого проявления мистических настроений в оценке своей Царской власти, которая выражается в этом письме Государя к своему Председателю Совета министров». Но другой мемуарист, — В. А. Маклаков, также напечатавший это знаменательное письмо в своих воспоминаниях, — находит не столь умиленное объяснение для того «внутреннего голоса», который у Николая II перевешивал «самые убедительные доводы» Совета министров:
«На Дворянском съезде 16 ноября 1906 года, — читаем мы у Маклакова, — Пуришкевич, между прочим, хвалился дисциплиной и влиянием «Союза русского народа». Когда несколько дней назад, рассказывал он, в Совете министров был принципиально задет вопрос о расширении черты еврейской оседлости, Главный Совет, обратившись к отделениям Союза, предложил им просить Государя воздержаться от утверждения проекта Совета. По прошествии 24 часов у ног Его Величества было 205 телеграмм.
Вот источник того внутреннего голоса, который Государя будто бы никогда не обманывал».
История царствования Николая II, во всяком случае, показывает, что в области еврейского вопроса его «мистические настроения» неизменно подсказывали ему решения, согласные с пожеланиями Союза русского народа...
Историк еврейского вопроса в России не может не отметить одно парадоксальное явление: Система правовых ограничений существовала около 125 лет. Но в течение этого времени, — начиная с царствования Александра I и вплоть до 1905 года, — почти каждое десятилетие на какую-нибудь специально для той цели образованную Комиссию, Комитет или Совещание возлагалась задача — «пересмотреть существующие по сему вопросу узаконения» и предложить желательные реформы. Все эти Комитеты и Комиссии, — состоявшие из высших сановников, весьма далеких от либерализма, — неизменно приходили к выводу, что существующие правоограничения не достигают своей цели и должны быть — немедленно или постепенно — упразднены. «Мысль о полном снятии всех еврейских ограничений, — говорит П. Н. Милюков, — никогда не умирала».[21] Но ни один из выработанных Комитетами проектов разрешения еврейского вопроса не получил осуществления, и ограничения продолжали действовать, как встарь.
21
«Уже первый Еврейский комитет 1803 года совершенно ясно установил общее правило: как можно больше свободы, как можно меньше ограничений. Второй Комитет, который работал с 1807 до 1812 года,.. подтвердил, что евреи полезны и необходимы для русской деревни... Так думало и меньшинство Государственного совета в 1835 г. В 1858 г. министерство внутренних дел требовало равноправия для евреев и реакционный Еврейский комитет соглашался с этим требованием» (при условии постепенности), но уже «Новая Комиссия 1872 года ... находит, что отмена ограничений ... есть только акт справедливости и что отмена должна быть немедленной. Верховная комиссия 1883 г. опять-таки приходит к тому же самому выводу... Таково было в 1902 г. даже мнение Плеве, известного своими преследованиями евреев» (там же). Милюков не упоминает об учрежденной в 1870 г. «Комиссии по устройству быта евреев», работы которой интересны тем, что в их основу была положена «Записка», составленная старшим юрисконсультом министерства внутр, дел — известным криминалистом, будущим обер-прокурором Уголовного кассац. департамента Сената, — Н. А. Неклюдовым. Эта записка была издана в 1907 г. в Петербурге под заглавием «О равноправии евреев», и по своему содержанию соответствует этому заглавию. Неклюдов особенно резко критикует ограничения в праве жительства: «этими правами пользуются буряты и тунгузы, чукчи и самоеды;... ими должны пользоваться и евреи, потому что в благоустроенном государстве не может быть народа, не имеющего гражданского быта».