Вызвал после обхода старика мастера, заказал свои, простые. Но к ним нужны еще электроплитки. Уверен, что и за неделю не купят… Дал деньги.
И так на каждом шагу. Бьюсь в кровь, в аритмию. Только чуть что-нибудь полезное запустишь, отвернулся, прошел месяц — уже и следов нет. Опять дрянная рутина.
У меня такое впечатление, что я не иду во главе коллектива энтузиастов, стремящихся вперед, и даже — не тяну их на веревке, а толкаю сзади. Они бегут вперед, не огрызаются. Если оглядываются, то даже довольны: «Вот мы какие!» Иногда кто-нибудь из упряжки выскочит в другое место, а потом вспоминает о нашей работе как о лучшем времени.
К сожалению, я почти никем не доволен. Меньше всего — собой, потом — своей «администрацией»: заместителями и их заместителями. На втором месте инженерная и хозяйственная службы. На третьем — заведующие отделениями — хирурги и анестезиологи. Лучше других — реаниматоры — Саша Ваднев и АИКовцы. Но и они не на уровне.
Ворчу, как Собакевич.
Хватит об этом. Нужно принимать людей такими, какие они есть. В целом — хорошие.
Все дни оперировал тяжелых больных. Живот болит от напряжения. На экстрасистолы внимания не обращаю.
Завтра очень сложная операция: врожденный порок у сорокалетнего мужчины. Но, кажется, сердце имеет резервы. На операции настаивает. Отказать нельзя — не работает, не хочет жить задыхаясь.
Вот только бы Славика вытянуть… Только бы!
Сегодня утром ходил в клинику посмотреть больных. На дороге встретил дежурного (Валеру Литвиненко), и он обрадовал — ночью удалил Славику трубку из трахеи. Но я застал его еще очень тяжелым, с одышкой, губы синие.
Видел мать Славика в вестибюле. Даже не поздоровалась. Может быть, не заметила. Но скорее — озлобилась.
Такая наша судьба. Операция жизнь спасает, но иногда это совсем незаметно, человек и так казался здоровым.
Не хочется писать.
Впереди последняя неделя года.
Мне нужно прооперировать еще пять больных, двое — очень тяжелые.
В субботу отчет за год.
Итак — канун. Настроение — стариковское. Утром даже не смог отбегать свою порцию, возвращался шагом. Сдает сердце. Три дня назад умер приятель — Борис Брусиловский, ему еще до шестидесяти. Хорошо умер: сидел в кресле, писал отчет, медсестра заглянула, а он мертвый. Это называется «внезапная остановка сердца», бывает у коронарных больных или с аритмиями. Пока молод, думаешь — хорошо пожить, старый — еще хорошо и умереть.
Довольно брюзжать.
В субботу был отчет. Злой доклад. На всех злой, особенно на себя. Суть: 3506 операций, смертность — 6,8 процента. (В 83-м году — 6,3, в прошлом, до 1971-го, опускалась до 5,5, потом, в 1977-м, повысилась до 9, затем медленно снижалась.)
Утешительно, что за последнюю треть года смертность снизилась до 5,5 процента — это моими стараниями, без хвастовства: инструкциями, контролем, методом удаления воздуха.
Утешение слабое. Досаду на себя не компенсирует.
Следующий год объявил «годом качества». Потому что количество операций едва ли возрастет: нет больных, но смертность должны снизить до 5 процентов. Кровь из носа.
Сам собираюсь оперировать немного и тяжелых больных не брать. Своими операциями я уже погоду не сделаю, важнее — думать и контролировать. Кроме того, психика не выдерживает смертей.
Теперь неотступно думаю о мерах. Уже есть намеки. Напишу, когда все созреет.
На науку тоже надеюсь. Новая лаборатория искусственного кровообращения, Максименко — первые помощники. Отделение реанимации хорошее, Ваднева даже похвалил публично.
Больше месяца не садился за машинку. Не до того было. Жизнь покачнулась и чуть было не опрокинулась. Сейчас выравнивается.
У Лиды случился инсульт.
7 января, в понедельник, была операция — тяжелый аортальный клапан. Прошла хорошо, попил чаю, собрался домой благодушный. Решил позвонить, Лиду предупредить — она это любит.
Ответил женский голос, сначала не признал. Катя.
— С мамой плохо.
Приехал. Застал врачей. Лида лежит с закрытыми глазами, в сознании.
— Не могу головой пошевелить, все кружится.
Слабым голосом, но рассказала. Ходила за покупками. Еще с утра было головокружение. (И несколько дней раньше, действительно, жаловалась, собиралась к невропатологу. Я вяло говорил: «Сходи». Не верил. Не сходила.) С трудом добралась домой, открыла дверь и упала. Когда очнулась, на четвереньках доползла до телефона и дозвонилась до Кати. Потом так же добралась до дивана, так же открывала дверь дочке. Вызвали врача. Мне позвонить Лида не разрешила.