Только ничего наши ученые не перестроят. Отсидятся в обороне, поскольку организационных реформ не видно. Если без конкуренции производство идет тихо, то наука вообще не может двигаться. Дело не изменится от того, что теперь планы стали называть программами. Нужна работа по контрактам, свободная циркуляция способных людей по стране, не ограниченная прописками и квартирами. Дать права директорам или, еще лучше, коллективам распоряжаться деньгами и штатами. Да и самих директоров назначать не по удобству для властей, а выбирать по научному потенциалу и организационным способностям. Впрочем, не буду распространяться, все уже говорилось множество раз.
В четверг в 8 утра был у Бураковского на обходе и конференции. Володя все такой же толстый, вальяжный, институтом правит хорошо. Только коньяк из холодильника исчез.
— Я его теперь в другом месте держу…
Понравился мне обход. Реанимация у них мала, и тем не менее делают до семи АИКов в день. За прошлый год они почти нас догнали: 930 операций против наших 1002, а нынче могут и перегнать, если так будут дальше идти. Больные сложнее, чем у нас. Поэтому из института ушел «с комплексом»…
Снова началась дачная жизнь. В воскресенье к вечеру переехали, сегодня первый день, чтобы оглядеться. Все дни — не до природы. Делал сложные операции. Был месячный отчет, хорошие результаты.
А за стенами бушуют страсти: на Чернобыльской атомной электростанции — авария, горит реактор. Радиация в Киеве возросла в несколько раз, и нет уверенности, что это уже предел. Такая страшная вещь — эта радиация. Чудный день, тишина, солнце, цветы, птицы, а в воздухе, в воде, на зеленых овощах — частицы йода, цезия, стронция. Кое-кто из знакомых уехал на праздники, подальше от греха.
Информация, как всегда, скудна и противоречива. Тяжело пострадавших, видимо, немного, но для эвакуированных тысяч людей — большое бедствие. И страх на всю жизнь.
Две недели не писал дневник. Дела. В праздники и выходные редактировал «Раздумья о здоровье». Издательство «Физкультура и спорт» обещает тираж полмиллиона.
Киев живет под радиацией и слухами о чернобыльской аварии. Об этом только и говорят; сколько миллирентген в воздухе, в квартире, на траве, на земле? «Закрыли?» — «Нет?» Говорят, взрыв? Эвакуация Киева?
Нельзя сказать, что настоящая паника, вульгарных беглецов мало, но, кто мог, детей вывезли. Около вокзала и касс Аэрофлота толпы стояли.
Виновата безобразная информация. Сначала вообще молчали, потом стали говорить, но не всегда что следует.
Народ ропщет. Чего смотрело начальство? Почему не отменили первомайскую демонстрацию?
Я все сосчитал, какие дозы можно получить за день, за месяц, за год. Получилось, что если три часа в день сидеть на улице, а остальное время дома, то суммарная доза достигнет пяти рентген в год. Это то, что разрешается рентгенологу на работе, и меньше, чем получает больной при просвечивании желудка. Но ни один из них еще не умер от лучевой болезни и калек не народил. К тому же в литературе не сообщалось об учащении уродств и онкологических болезней после Хиросимы.
Примерно так я каждый день убеждаю на конференции своих сотрудников, дома — свою жену и всех вообще, с кем приходится говорить. К сожалению, такого простого и понятного расчета по телевизору не представили. Поэтому миллирентгены кажутся ужасными, думают, что нужно сейчас же бежать или лечиться.
Моя Лида тоже дрожит, окна заклеила, чистоту блюдет, совсем замучила строгостями. Жаждет переехать в Киев, там радиация вдвое меньше, от Чернобыля дальше на 50 километров.
— Можешь переезжать одна, мы с Чари останемся.
И то сказать: мне здесь хорошо, радиация ничтожная, да каким я покажусь перед своим народом? «Сбежал, испугался», — этого я перенести не могу.
В Институте история с аварией не прошла гладко. Первого мая моему заместителю позвонили из министерства и попросили выделить двух врачей, чтобы обследовать эвакуированных в Бородинке (это 15 километров от нашей дачи). Он начал искать по телефонам и напал на Б. и К. — хирургов 6-го и 5-го этажей. Сказали, что явятся. Утром 2-го Геннадий был в Институте, ему звонят и стыдят, что прислал негодные кадры. Один заболел, показал температуру, а второй вообще отказался ехать. Будто сказал:
— Права не имеете посылать. Вывезите людей в больницу, в Киев, тогда буду обследовать.
После праздника оба сообщили, что имеют больничные листки. Никто им не поверил. На работе появились только в середине этой недели.