В эту ночь,—продолжал Хакан,— я узнал, в чем превосходят жители Хорасана прочих людей и в чем превосходят жители Мерва остальных жителей Хорасана.
Рассказывал Мусанна ибн Башир:
— Пришел Абу Абдаллах Мервский к одному шейху, жителю Хорасана, а тот как раз зажег глиняный светильник, сделанный именно из той глины, которая идет на эту зеленую глиняную посуду. «Никак не выходит у тебя, клянусь Аллахом, доброго дела,— сказал ему он,— я упрекал тебя за то, что у тебя каменные светильники, и ты в угоду мне перешел на глиняные; или ты не знаешь, что глина и камни прямо-таки пожирают масло?» — «Да буду я тебе выкупом,— отвечал шейх,— я отдал этот светильник одному моему приятелю, масленнику, и тот продержал его в фильтре с месяц, пока он не пропитался маслом так, что больше уже никак не может его поглощать».— «Не это я имею в виду,—сказал он,— это исправить легко, ты уже нашел способ. Но ты не знаешь,
что место, где горит огонь в светильнике, у кончика фитиля, непрестанно обжигается огнем, высушивается и выпаривается: когда же оно опять смачивается маслом и насыщается им, огонь вновь пожирает его; так именно происходит дело с маслом и глиной. И если бы ты проверил, ты бы увидел, насколько больше масла поглощается здесь, чем в конце фитиля. Кроме того, с того места светильника, где находится фитиль, масло все время сочится и стекает вниз: ведь говорят, что если ты поставишь светильник с зажженным фитилем на другой светильник без огня, нё пройдет и одной ночи или двух, как ты увидишь, что нижний светильник наполнится маслом;замечай это хотя бы по соли, которую кладут под светильник, или но отрубям, которые насыпают туда для того, чтобы светильник стоял ровно, ведь ты знаешь, насколько они пропитываются маслом. А все это потеря и убыток, которыми пренебрегают только расточители, ибо они кормят и поят других людей, но все же получают кое-что взамен, хотя бы и помет. Ты же питаешь огонь и поишь огонь, а кто питает огонь, того сделает Аллах в день воскресения пищей для огня!»
«Как же мне быть, да буду я тебе выкупом?» — спросил шейх. «Заведи ты себе стеклянный светильник,— ответил он,— ибо стекло лучше, чем что-нибудь иное, сохраняет масло. Сквозь стекло ведь ничего не просачивается, оно ничего не впитывает и не принимает грязи, которую в других случаях можно удалить лишь обтиранием или обжиганием огнем; при этом каким бы из двух способов это ни делалось, светильник снова способен впитывать масло, на стекло же не действуют ни вода, ни пыль, оно более стойко, чем чистое золото, при этом оно сделано человеком, а золото создано природой; преимущество золота в его твердости, а преимущество стекла в его прозрачности: стекло вскрывает, а золото скрывает; и так как фитиль находится в середине стеклянного светильника, то края его не нагреваются от пламени огня так, как в глиняном светильнике нагревается то место, где находится огонь, и когда на стекло падает луч света, то горящий огонь и стекло лампы образуют как бы один светильник, ведь один отражает свет другого. Проследи за лучом, который падает на поверхность зеркала, или на поверхность воды, или на кусок стекла, и заметь, как удваивается его свет, если такой луч попадает в глаза человеку, то он заставляет его сощуриться, а иногда и вовсе ослепляет. Сказал Аллах, преславно имя его: «Аллах есть свет небес и земли, подобие света его что ниша, в которой находится светильник, а этот светильник заключен в стекло, а это стекло — как будто бы светящаяся звезда; он зажигается от благословенного дерева, оливы, которое не является ни восточным, ни западным, масло которого чуть светит, хотя и не коснулся его огонь; это свет на свете; ведет Аллах к свету своему того, кого хочет». Масло в стеклянном светильнике и есть «свет на свете»: это — свечение на двойном свечении. Кроме того, стеклянный светильник превосходит каменный и глиняный также и красотой».
И этот самый Абу Абдаллах был самым занятным из всех людей, самым остроумным в ухищрениях скупости и самым лицемерным. Был введен он к Зу-ль-Яминайн Тахиру ибн аль-Хусайну, который знавал его в Хорасане по его взглядам на догматическое богословие. «С какого времени ты живешь в Ираке, о Абу Абдаллах?» — спросил он его. «Живу я в Ираке вот уже двадцать лет,— ответил тот,— и пощусь все время, вот уже сорок лет». И засмеялся Тахир, рассказывается дальше, и сказал: «Я задал тебе, о Абу Абдаллах, один вопрос, но ты ответил мне на два!»