Уже ощутив под ногами пустоту, она вдруг поняла, что барьер отделял не от неба. Он отделял людей от земли. И одна мысль тревожила ее: вот она упадет, а юбка задерется, будут видны трусики, и это будет некрасиво, будет очень стыдно, если их увидят посторонние люди.
Черный ящик небес
Они исследовали черный ящик с разбившегося самолета. Погибли все, в живых никого не могло остаться. Чудес, как известно, не бывает, а самолет падал с десяти тысяч метров, сверкая на солнце и теряя нужные для полета детали.
Сейчас они исследовали черный ящик, пытаясь понять причины катастрофы.
«Мы в своем эшелоне, — сказал пилот. — Высота десять-двести. Наумыч, включи автопилот».
Слышно было, как потрескивает магнитофонная пленка.
«Через час будем в Минводах», — сказал второй пилот.
«Лучше бы в Париже», — помечтал первый.
— Ничего особенного, — осторожно заметил один из прослушивающих пленку. — Обычный треп воздушных извозчиков.
— Сейчас, — сказал Устюгов. — Сейчас! Секундочку…
«Саша, — сказал первый пилот. — Скажи Ларисе, пусть принесет кофе».
Послышалось невнятное восклицание.
«Наумыч, — удивленно сказал первый пилот. — Тебе не кажется, что мы стали легче?»
«Ерунда, — авторитетно отозвался второй пилот. — Что мы — пассажиров потеряли, что ли?»
Устюгов представлял себе сейчас обоих пилотов: бородатый и уверенный в себе Нехотин разговаривал с ветераном гражданской авиации Иваном Наумовичем Белкиным. На пленке оба были еще живы, им предстояло жить и разговаривать друг с другом, пока пленка будет храниться в архивах ГВФ, и умереть, когда пленка в числе ненужных и необязательных в хранении предметов не будет уничтожена в печах завода минваты, где всегда жгут самое ненужное.
«Не может быть, — сказал Нехотин. — Наумыч, посмотри!»
«Ерунда какая-то, — после недолгой паузы сказал Белкин. — Не могли мы за такое время набрать еще двенадцать тысяч. Альтиметр шалит. У нас ведь обычная гражданская лайба, а не истребитель-перехватчик. Мы по паспорту не можем идти на такой высоте!»
«Я знаю, — перебил Нехотин. — Будь это так, у нас уже пассажиры все загнулись. Запроси аэропорт, пусть нас проверят».
«А это что? — удивленно спросил Белкин. — Миша, ты посмотри! Что это?»
«Красиво, — странным голосом сказал первый пилот. — Ты только посмотри, как они переливаются! А длинные какие! Интересно, что это?»
«Больше всего это похоже на живые существа, — голос Белкина был напряженным, словно у человека, который вглядывается во что-то, и лишние разговоры его от этого отвлекают. — Ты смотри, что делают! Мишка! Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?»
— О чем это они? — спросил кто-то из сидящих в комнате.
— Минуточку, — сказал Устюгов. — Подождите с вопросами!
«Ох, зацепят они нас, — сказал Белкин напряженным голосом. — Ты гляди, как резвятся! Сколько до них? Километров пять?»
«Наумыч, ты бы сходил, глянул, что там с пассажирами? — сказал Нехотин. — А я за штурвалом посижу. Компьютер их не видит».
После долгой и томительной паузы послышался мрачный голос второго пилота:
«Плохо дело, Миша. Это я к тому, что нам лучше не садиться. Если сядем, так надолго».
«Что там?» — спросил Нехотин.
«Холодильник, — сказал второй пилот. — Все в инее и не моргают».
«И Лариска?» — напряженно поинтересовался первый пилот.
«Все».
«Как же так? — голос первого пилота казался озадаченным. — Как же так?»
— Черт! — сказал один из членов комиссии и не сдержался — прошелся по чьей-то матушке.
«Играют, — пробормотал на пленке Нехотин. — Что делать будем, Наумыч?»
«Лететь, — коротко сказал второй пилот. — Куда нам ближе? Может, Ростов запросим?»
«А я знаю, кто это, — вдруг сказал Нехотин. — Воздушные элементали это, Наумыч. Я про них читал. Есть элементали земли, есть огня и воды. А это — воздуха. Забыл, как они называются».
«Сейчас они нас отэлементалят, — мрачно предсказал Белкин. — Быстрые, суки! Снижайся! Снижайся, Миша!»
«Мы только по прямой можем, — горько сказал Нехотин. — Рули высоты накрылись. Это, Наумыч, называется — не повезло».
«Закрой глаза, — слышно было, как Белкин хрипло дышит. — Это не страшно, Миша. Это быстро».
Некоторое время пленка перематывалась без звука, слышно было, как она шуршит на шпеньках магнитофона. Никто не решался нарушить молчание.
«Какие у нее глаза, — вдруг ожила пленка. — Ты заметил?»