— Хвала тебе! Хвала! — воскликнул праведник. — Мудрое решение ты вынес. Но почему тот имам в мечети во время совершения намаза поднимает ногу над головой?
— И это я придумал! — воскликнул кадий. — Да потому, что когда имам шел в мечеть, то угодил одной ногой в нечистоты, а настала уже пора намаза, собрались правоверные, и у него не было времени помыть ноги. И тогда я посоветовал ему во время намаза не касаться молитвенного коврика оскверненной ногой.
Удивился праведник, попрощался. Было у него две ноги, так он еще две взял взаймы и поспешил в родной город. «Хоть и развратен наш город, но все-таки намного лучше других», — сказал он себе.
Персидская, 102, 180
181. Как Ахмет-Ахай разоблачил бахчисарайского кадия
[...Однажды увидел Ахмет-Ахай] — едет один человек с женой верхом на ослице. Когда они поравнялись с ним, он притворился слепым и стал просить их:
— Если можно, возьмите и меня, пожалуйста, с собою. Хозяин был добрый человек, пожалел слепого. С ослицы слез и посадил его впереди своей жены.
По приезде в город хозяин-муж говорит сидящему на осле Ахмет-Ахаю:
— Мы уже приехали. Теперь можешь сойти на землю. Тот отвечает:
— Почему я должен со своего осла слезать на землю?
— Что за вздор плетешь? Разве это твоя ослица? Ты еще скажешь, что и эта женщина — твоя жена?
— Конечно, если жена моя, я иначе и говорить не буду.
— Ты в своем уме? Как она может быть твоей женой, если она моя жена?
Начался спор. Собрался народ. Что такое? Что произошло?
Муж своей жены говорит людям;
— Пожалел я слепого и уступил ему свое место впереди жены. Теперь он говорит, что и ослица его, и жена тоже его.
— Слушайте его поменьше, — закричал Ахмет-Ахай. — Он пользуется тем, что я слепой, хочет у меня отбить и жену, и осла. Люди добрые, заступитесь за меня!
Спорящих направили в суд к кадию.
Кадий предложил Ахмет-Ахаю говорить первому, и притворщик начал:
— Света белого я не вижу, вот он и хочет воспользоваться моей слепотой, забрать осла.
А сам хлопает себя рукой по груди, где у него был спрятан камень, — дает кадию понять, что приготовил для него хороший подарок.
Тут кадий спрашивает хозяина ослицы:
— Ты утверждаешь, что животное, на котором ехал этот слепец, твое. Так ответь же мне: осел это или ослица? Тот отвечает:
— Ослица.
— А ты, любезный, что скажешь? — обращается кадий к Ахмет-Ахаю.
— Осел, — отвечает тот.
— Вот мое решение, — говорит тогда кадий. — Тот, кто ехал с женщиной на осле, может взять ее. А осла я поставлю в мой ослятник, где он будет находиться до тех пор, пока не разродится осленком, и тогда ты, называющий себя хозяином ослицы, получишь ее. А если пройдет положенный срок и осленка не будет, приходи за ним ты, называющий себя хозяином осла.
Человек, проигравший все, что имел, хватает себя за волосы и кричит:
— Что же я наделал, Аллах небесный мой! Неужели я потерял разум?
И тут Ахмет-Ахай сказал:
— Не плачь, уважаемый хозяин. Жена твоя мне не нужна. И ослица как была твоя, так твоей и останется. Я не слепой с большой дороги, а, как и ты, зрячий. Но ведь и слепой может разглядеть, как бессовестно судит наш многоуважаемый кадий [...][144]
Татарская. 73, 208
182. Халат верховного казия
Возвращаясь поздно ночью от больного, Насреддин Афанди увидел на улице лежащего без движения человека.
Подошел Афанди, посветил фонарем и видит: лежит в пыли и грязи верховный казий Бухары, совершенно пьяный.
— О, — сказал Афанди, — за одну пиалу вина ты, господин верховный казий, приговариваешь несчастного к наказанию по сорок палок. Интересно, сколько ты выпил пиал, если валяешься здесь, как свинья, потеряв человеческий облик!
Пинком ноги Афанди перевернул безжизненное тело, снял с верховного казия шитый золотом халат и чалму и отправился домой.
Верховный казий был настолько пьян, что только на рассвете очнулся. С трудом он поднялся и, крадучись, пробрался в свой дом.
Здесь только верховный казий осмотрелся и увидел, что раздет, а его дорогой золотошвейный халат и чалма индийской кисеи исчезли.