Возмущенный тем, что какой-то вор осмелился ограбить его, самого верховного казия, он решил во что бы то ни стало найти преступника и предать его мучительной казни.
Вызвал он полицейских и приказал им:
— Бегите по городским базарам и того человека, в руках которого окажутся мои халат и чалма, немедленно схватите и приведите сюда.
Полицейские низко поклонились и бросились выполнять приказ.
Верховный казий призвал палача и стал ждать, заранее наслаждаясь местью.
Полицейские побежали по базарам Бухары, обшарили, словно псы-ищейки, каждый закоулок и вскоре нашли Афанди с халатом и чалмой верховного казия.
Связав руки Афанди, полицейские притащили его к верховному казню.
— Вот вор, — сказали полицейские.
— Откуда у тебя мой халат и моя чалма? — грозно спросил верховный судья. — Говори правду. Видишь, палач стоит по правую мою руку.
Тогда, смиренно склонив голову, Афанди ответил:
— Господин, сегодня ночью я натолкнулся на неизвестного, валявшегося в грязи на улице и потерявшего человеческий облик. Человек был совершенно пьян. Я взял у него халат и чалму. Если этот пьяный были вы, верховный судья, я готов вам вернуть халат и чалму.
Испугался, затрясся верховный казий. Понял он, что будет опозорен на всю Бухару, если народ узнает, что он, верховный казий, предается пьянству.
Милостиво улыбнувшись, верховный казий сказал:
— Блюстителю законов не подобает и прикасаться губами к пиале с вином. Тот пьяный, конечно, был не я. Халат и чалма не мои. Иди с миром.
Но вся Бухара знала, кому принадлежали халат и чалма. И народ прославил Афанди, сумевшего осмеять верховного судью.
Узбекская, 53, 93
183. [Цяо Шунь и чиновник]
Один чиновник сказал Цяо Шуню:
— Я на тебя сердит. Ты отнимаешь у меня весь заработок. Давай померимся с тобой хитростью. Кто проиграет дело, тот будет наказан.
— Хорошо, — согласился Цяо. — Сделаем так: ты будешь мой отец, а я твой сын. Я дам тебе две пощечины, а ты за это пожалуешься на меня в суд.
Чиновник решил, что в таком деле он, конечно, возьмет верх, и согласился.
Они сделали, как договорились, и пришли на суд к уездному начальнику. Тот выслушал чиновника и обрушился было с угрозами на Цяо. Но тот ничего не отвечал, только разводил руками. Начальник неожиданно изменил тон и велел служителям задать палок истцу.
Чиновник никак не мог понять, почему он проиграл дело. Тогда Цяо показал ему свои ладони. Лишь тут чиновник заметил, что на одной из них был написан иероглиф «лазание», а на другой «зола», что вместе значило «кое-кто заводит шашни с женщиной».
Стоило уездному начальнику увидеть эту надпись, как он вынес приговор в пользу Цяо.
Китайская, 147, 113
184. В шкуре собаки
У Насреддина Афанди издохла любимая собака. Он так дорожил ею, что после трехдневного оплакивания решил хоронить ее как следует. Завернув труп собаки в саван и пригласив имама, он тайно закопал труп на кладбище.
Об этом стало известно жителям города, и они потащили Афанди к казию*.
— Волею Аллаха, — заявил Афанди, — моя собака перед кончиной заговорила по-человечьи, ваша милость. Разве может животное заговорить по-человечьи, если на то не было воли Аллаха?
— Никому не дано сомневаться в силе всевышнего, — ответил казий. — А что сказала тебе собака?
— Моя собака сказала так: когда я умру, похороните меня в саване по обычаю. И пожертвуйте господину казию сто таньга. Афанди оправдали.
Узбекская, 53, 91
185. Отравленное молоко
Жил однажды человек, и устроил он званый обед, на котором потчевали гостей молоком. Когда все молоко было выпито, он послал за молоком на базар свою рабыню. И взяла она сосуд, пошла на базар и купила молоко. Но когда она возвращалась домой, держа сосуд с молоком на голове, над ней пролетел коршун, в клюве которого была змея. И подул сильный ветер, и встрепенулась змея, и выпустила струйку яда в сосуд с молоком, а рабыня этого не заметила.
Она принесла молоко своему хозяину, он угостил им присутствующих, и все они скончались. Кто же виноват в их смерти?
[Вопрос был задан философам и мудрецу Синдбану в присутствии царя и его сына.]
Первый философ сказал:
— Виноват хозяин дома. Ибо, прежде чем угощать молоком своих друзей, он должен был дать рабыне попробовать его. Второй философ сказал: